осторожно, чтобы не разбудить спящих, ступил на шаткую лестницу. Ступени помалкивали – ни скрипа, ни треска, – как если бы дали обет молчания. Только негромко и коротко, явно стыдясь своей бестактности, пискнула под ногами половица, а потом вновь воцарилась безмятежность.

Свояк отошел в сторонку и через слегка приоткрытую дверь увидел на лавке спящего прямо в одежде Свирида. Вместо подушки – правая ладонь, левая дисциплинированно лежала на боку.

Свояк невольно усмехнулся: значит, парню обломилось. Не мудрено, сказано же было, что Марыся – девка с норовом. Не для него. А еще, видно, в довесок, огреб по полной, а вот идти на чердак не позволило самолюбие. Вот и решил остаток ночи коротать на лавочке.

На третьей затяжке Свояк услышал приглушенные голоса, раздававшиеся со стороны двора. Прислушавшись, разобрал: женский принадлежал Марысе, а второй – явно мужской. Затушив папиросу, он вышел в огород и у изгороди – в тени ветвистой яблони – разглядел Марысю, разговаривающую с высоким широкоплечим парнем.

Блеклый свет луны позволял увидеть лицо молодого мужчины с острыми чертами лица, показавшимися ему хищными. Только усы, отпущенные книзу в большую подковку, добавляли некоторую мягкость. Одежда – смесь гражданской и военной: так одевается большинство населения Станиславской области. На ногах – немецкие высокие офицерские сапоги из мягкой кожи. Сильный, высокий, он походил на могучего лося, крепко потрепанного жизнью, но еще достаточно сильного.

Склонившись над ней, мужчина что-то оживленно говорил Марысе. В какой-то момент он обхватил ее за плечи и попытался притянуть к себе, но она проворной ящеркой выскользнула из его объятий. Свояк невольно усмехнулся: что же это за женщина, что буквально всех мужиков в грех вгоняет?

Марыся что-то произнесла в ответ, а потом, запахнув на груди кофту, решительно развернулась и зашагала к дому. Опасаясь столкнуться с хозяйкой во дворе, Свояк вжался в угол. Чем-то серьезно озабоченная женщина, опустив голову и не глядя по сторонам, прошла мимо и, отворив скрипучую дверь, вошла в избу.

Немного подождав и убедившись, что Марыся не вернется, Свояк поднялся на подловку и лег на жесткий матрас. Некоторое время он наблюдал в окошке мертвенно-бледную луну, размышляя, а потом как-то незаметно уснул. Выключился, как разбитая лампа Ильича. А дальше его мягко приняла темнота…

Проснулся Свояк от звонкого женского голоса, который назойливо звал к столу. Чиграш с Жиганом уже спустились, и их негромкие реплики он слышал возле самой лестницы. Сейчас он чувствовал себя несравненно лучше. Даже ощущал какой-то прилив физических и душевных сил, какой нередко испытывал перед важной работой. Все складывалось значительно лучше, чем можно было ожидать: и кров, и хлеб, и баба тут…

Глянул в помутневший осколок зеркала, закрепленного на балке. На него посмотрел тридцатитрехлетний худощавый мужчина с трехдневной щетиной. Взгляд емкий, острый, буквально пронизывающий насквозь. В густой серой щетине усмотрел несколько седых волосков. Расстроился. Не юноша, конечно, но и раньше времени не хотелось бы дряхлеть…

Свояк спустился по короткой лестнице вниз. Надо же, как меняются ощущения! А ведь вчера эта лестница показалась ему невероятно длинной – поднимался по ней, как будто бы взбирался к самому небу. Вот что значит усталость.

– Хлопцы, давайте к столу, уже картошка готова, – выкрикнула в приоткрытую дверь хозяйка.

В этот раз на ней было белое длинное платье, сужающееся книзу, с расширенным подолом, с небольшим узким поясом, обтягивающим тонкую талию. На ногах все те же сапожки с узорами.

Дружно прошли в горницу. Окна предусмотрительно задернуты занавесками. На столе пузатый чугунок, до самых краев заполненный горячей картошкой. В глиняной глубокой миске лежал свежий кусок масла. В крынке – молоко; в центре стола на большом белом блюде возвышался каравай хлеба, укрытый расшитым полотенцем с длинной бахромой.

Свирид сидел в горнице и хмуро посматривал на вошедших. Симпатию к уголовникам он не питал, чего даже не пытался скрывать; только неумолимая сила обстоятельств смогла свести его с ними за один стол.

Что могут знать обыкновенные уголовники о вольной Украине? Ничего! Для них важно только загрести побольше денег, пропить их с марухами где-нибудь в кабаке, а когда в кармане станет пусто, вновь отправиться куда-нибудь грабить. Все их дела сводятся к тому, где бы найти, как послаще пожрать и где бы побольше украсть.

– Что же ты на меня так зыркаешь? – миролюбиво спросил Свояк у Свирида, присаживаясь за стол.

Обжигая пальцы, вытащил из чугунка пару картофелин. Отрезав небольшой кусок масла, положил его рядышком. Предвкушая добрую трапезу, слегка улыбнулся и продолжил:

– Или я тебе где-то дорогу перешел? Так ты сразу скажи, чего в себе зло держать?

Рядом, зашаркав стульями, устроился Жиган. Чиграш, чуть помедлив, разместился между стулом хозяйки и Свиридом. Едва ли не семейная идиллия. Тихая. Спокойная. Какая бывает только под крышей патриархального дома.

У стола суетилась Марыся, подкладывая горячую картошку в быстро пустеющие тарелки.

– Нема у мене до тебе претензий, – невесело буркнул Свирид Головня. – У тебе своя життя, а у меня своя. Я до тебе не лизу, и ты ко мне не лизь.

– Путевое правило… Принимается, – с готовностью отозвался Свояк.

Весело посмотрев на хозяйку, добавил:

– А я уже подумал, что ты чего-то хреновое задумал.

– Кое о чем потолковать треба, – мрачно продолжал Свирид.

– Говори.

– Марися на ринок ходила и рассказала, що там тильки и говорять про тех уголовников, що из тюрми бигли. У городе прочесували, облави устраивали. Нас шукають.

– Что ты предлагаешь? – нахмурившись, спросил Свояк.

– Йти отсюда нужно, сейчас! Не приведи Господи, нагрянути можуть.

– Нагрянуть?.. А картошку-то хоть доесть можно? Я такую сладкую картошку в жизни не ел. Марыся, ты мне вот что скажи, как это у тебя получается? Что это за картошка?

Хозяйка улыбнулась. Похвала пришлась по сердцу.

– А кто ж ее разберет, что за картошка. Обыкновенная… Ее батька мой очень любил.

– Видно, батька у тебя понимал толк в картошке… Марыся, где ты посты видела, когда на базар шла?

– У города они стоят.

– А еще где?

– Больше нигде.

– Значит, они думают, что мы где-то в городе застряли, – заключил Свояк.

– А нас твои дружки не перебьют, когда мы в лес пойдем? – с сомнением спросил он, поглядывая на Свирида. – А то знаешь, как бывает…

– Не тронуть, я ручаюсь, – заверил Свирид.

– Что ж, на том и поладим. Ой, как неохота уходить… И пайка добрая, и хозяйка ласковая, – широко улыбался Свояк, поглядывая на зардевшуюся Марысю. – Мы ведь бродяги, не можем сидеть на одном месте. Другая у нас жизнь: сегодня здесь, а завтра там…

– Ох, заскучаю я без тебя, Марыся, – печально покачал