– Где, где? По знакомым. Ну, уж наверное, не тут. Это ж лохатрон, Шурик!

– Что не платят сорок шесть шекелей?

Паша расхохотался:

– Какие шекели. До этого дело не дойдет. Тебе мотороллу предлагали?

– Предлагали.

– Ты бы сейчас пятьсот шекелей отдал, и тютю. Привет семье и детям.

– Что тю-тю? Я ж договор подписываю!

– А ты знаешь, что в договоре?

Шура задумался. А ведь была мысль попросить перевести, но он застеснялся. Гипноз какой-то!

– А в договоре, Шурик, сказано, что работник вызывается только в случае появления свободных объектов, то есть автобусов. А случая все нет, ты звонишь, ругаешься! Даже приезжаешь! А мотороллку ты оплатил и справедливо хочешь деньги назад. А они тебе говорят, что деньги ты получишь и совершенно нечего волноваться. Вот как только первая зарплата зайдет.

– Ну и сколько можно так резину тянуть?

– Не так долго. Через три месяца договор истекает. Нам очень жаль, но в этот раз вы не были востребованы. Покупайте новую мотороллу!

Шура молчал и пытался осмыслить происходящее.

– Ну, и сколько они на этом заработать могут?

– А не так мало. С каждого лоха по пятьсот шекелей. А знаешь их сколько, родимых! Только успевай поворачиваться. На ловца и лох бежит!

Все было стройно и логично, но Шуру что-то смущало.

– Подожди! А мотороллу им что, не жалко?

– Господи! Тебе моторолла нужна? Я тебе этого лома целый мешок принесу. Они ж дальше двух метров не ловят. А потом, чего мы спорим? Ты ее все равно не получишь. Телефон выдается в первый рабочий день.

Паша назидательно выставил вперед указательный палец. Шура закурил очередную сигарету. Получалось, что Приходько его спас. От этой мысли почему-то стало неловко. Паша, казалось, тоже тяготился ситуацией.

– Ты с кем тягаться решил, Шурик? Это же евреи!

Паша мысленно представил Тасю и двух ее коллег:

– Какие ж они евреи?

– Девчонки-то? Так они исполнители. Там евреи – мозг!

В его словах звучала смесь уважения и неприязни.

Шура улыбнулся:

– Паш, я ж тоже еврей. Забыл?

Приходько вздохнул:

– В семье не без урода…

На соседней скамейке проснулся бомж. Немного поозиравшись, он спустил ноги на землю и достал из кармана мобильник. Шура напряг слух, но понять, на каком языке тот разговаривает, так и не смог.

– Паш, а ты что тут делаешь?

– Тружусь. В соседнем мисраде.

– Да? Ушел из шмиры?

Приходько махнул рукой:

– Ну их… Дурилки картонные!

– А теперь чем занимаешься?

Паша хитро улыбнулся:

– Теперь я дурю.

Шура устало вздохнул:

– Тоже с автобусами работаете?

– Не, мы за эскалаторами следим.

– А что за ними следить? Как катятся?

– Обижаешь, это ж стратегический объект. Его в чистоте держать надо.

Вечером позвонил Гарин. По голосу чувствовалось, что есть у него сюрприз, о котором не терпится рассказать.

– Я к тебе сейчас забегу.

Шура обрадовался. После неудачного трудоустройства и встречи с Приходько его раздирали противоречивые эмоции, которыми тоже не терпелось поделиться.

Гарин по-хозяйски отодвинул мешок с книгами и плюхнулся на кровать.

– У тебя все уютнее и уютнее. Стульчики приобрел?

– Соседка принесла.

– Да ты что! Ой, и картина! Ты нарисовал?

– Соседкин зять.

Гарин поцокал языком:

– Пронзительная вещь… Я смотрю, ты популярен.

– Не то слово. Ты есть хочешь?

– А у тебя и еда есть?! Тоже соседи приносят?

Шура засмеялся:

– А что ты думаешь! В пятницу полпирога принесли. Домашнего приготовления. Между прочим, вкусно. К себе звали – шабат встречать, но я сказал, что уже приглашен.

– Какой ты недобрый, Шурик! Люди к тебе всей душой.

– А вот другие говорят, что я слишком добрый.

И Шура подробно описал свое тель-авивское приключение. Гарин слушал внимательно, не перебивал и даже не смеялся.

– М-да. Значит, сорок шесть шекелей не устроили отца русской демократии.

– Представляешь, ступор какой-то нашел! Сразу бы задуматься, столько денег. А потом эта моторолла. Зачем ее дают?..

– Ну, как же! Я дам вам парабеллум! Классика! Короче, Шурик, видишь теперь, как бизнес делается? Это тебя Бог на истинный путь наставляет. Иными словами, на ловца.

– …и лох бежит.

– Ну, почему сразу лох?

– Так Приходько говорит.

Миша покачал головой и сказал обиженно:

– Ну, конечно, у тебя теперь свои друзья.

Шура нетерпеливо перебил:

– А вот ты скажи, зачем он меня спас?

– Знаешь, этот вопрос меня меньше всего волнует. Я, безусловно, не такой высокоморальный, как твой Приходько, но тоже хотел тебя порадовать. Если тебе, конечно, интересно.

– Ну, ладно, кончай уже идиотничать, я и так устал.

– Короче, деньги дали!

Оказалось, что строительный спонсор наконец выполнил свое обещание и сделал первый взнос в бизнес.

– Теперь все только от нас зависит. Или ты хочешь за автобусами ухаживать?

Шура задумался. Несколько часов назад он уже был готов устроиться уборщиком, а здесь убирать ничего не надо, что уже плюс.

– Миш, а я-то что делать буду? Я ж не журналист и не строитель. На иврите не говорю.

Гарин повеселел:

– А кто на нем говорит? А вот все остальное мы с тобой сейчас и обсудим.

Шура ждал звонка уже второй час. Сам звонить он побаивался. К телефону все время подходила секретарша и что-то тараторила на иврите. Текст был такой длинный, что он никак не мог определить, в какой момент следует вклиниться и позвать к телефону Арье. Дальше было бы проще, потому что Арье на деле был Левой Шинкином (арье на иврите – лев), кабланом из Беер-Шевы. Но Лева к телефону не подходил, и Шура благоразумно нажимал отбой. Раздался звонок. Он сорвал трубку. Женский голос попросил Толика. Шура чертыхнулся. Они снимали под офис квартиру, в которой до них проживал некий Толик. Видимо, тот никого не оповестил о смене места жительства, и ему названивали с завидным упорством. Имя это Шура ненавидел. Ненависть тянулась из прошлого и подпитывалась настоящим.