человек, как мы все. – Он вспомнил, как вчера она лежала у него на руках. – Она тоже иногда ошибается.

– О да, хоть и редко, – с горечью ответил Телеус. – И сейчас мы все пожинаем плоды ее величайшей ошибки. Тем не менее мы не можем ее переубеждать. Она королева.

– Тогда попросите ее подумать еще раз. Только и всего. Попросите ее не спеша задуматься над тем, правильное ли решение она приняла.

– Но как? – спросил Телеус.

* * *

По тронному залу разливался яркий свет. Горели все настенные светильники. Огромные круглые люстры висели в воздухе, будто пылающие колеса. День еще не начался, а в зале уже было полно народу. Всем хотелось посмотреть, как капитана гвардии отправят на казнь. Костису не составило труда незаметно проскользнуть внутрь и встать у двери. Король велел ему доставить послание Телеусу и потом сразу идти в свою квартиру, переждать, пока буря уляжется. Но Костис не мог уйти. Он не знал, решится ли все-таки Телеус последовать королевскому совету. Очень скоро тюремщик распахнул дверь, и к камерам подтянулась остальная стража, чтобы сопровождать пленников к королеве. Время на убеждения закончилось. Костис торопливо повторил фразу на архаическом языке и перевел ее на демотический. Он не знал, знаком ли Телеус хоть немного с этим древним языком и сумеет ли он в такой ситуации запомнить череду незнакомых звуков. Костис понятия не имел, почему король выбрал именно эту фразу – воззвание к богине Гефестии на весеннем празднике в Эддисе. По его словам, она напомнит королеве о былых ошибках. Король пообещал, что это сработает. И Костису оставалось только идти вместе с пленниками и тюремщиками, а у дверей тронного зала отойти в сторону, пропустив их вперед. Он решил дождаться, пока его другу огласят приговор. Если Арису суждено умереть, Костис будет с ним до конца.

* * *

Все глаза были прикованы к Аттолии, восседавшей на троне. Пустой трон рядом с ней, на котором она сидела всего несколько месяцев назад, при всем своем значении для людей, собравшихся здесь, был словно невидим, как будто бы его и не было.

Она опустила глаза на людей, стоявших перед ней. В их защиту мог выступить только Телеус. Он повел глазами слева направо, как обычно делают те, кто не знает, на что решиться. Потом поднял голову и посмотрел на королеву.

– Оксе харбреа сактус вакс драгга онус савонус софос ат эре.

В открытое окно под потолком ворвался порыв утреннего ветра. Он пролетел над люстрами и притушил свечи. В зале сгустилась тьма. В мерцающем свете королева взметнулась от ярости, вспыхнула, как пламя, неподвижная и при этом непрестанно текучая. Руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки, и ткань платья едва заметно натянулась. Костис судорожно вздохнул, но воздух, казалось, затвердел и не проникал в легкие.

– Что ты сказал? – переспросила королева. Отважится ли он повторить?

– В час нужды мы взываем к Великой богине, моля ее о мудрости и милосердии, – перевел Телеус на демотический язык.

– «Эре» переводится как «любовь», весьма безжалостная любовь, а не милосердие. Великая богиня Эддиса не славится мягкосердечием.

– Моя королева, – начал Телеус.

– Ваше величество, – оборвала его Аттолия. Все, кто был в зале, отпрянули – все, кроме Телеуса.

– Нет, – сказал он. – Релиус был прав, а я ошибался. Вы моя королева. И даже если вы отрубите мне голову, то до самого последнего вздоха, до самого последнего биения сердца вы останетесь моей королевой. И хоть я и подвел вас, это не уменьшает ни моей любви к вам, ни преданности.

– Тем не менее ты предпочел его милосердие моей справедливости. – Она имела в виду короля. Поняла, откуда пришло послание.

– Нет, – замотал головой Телеус и умоляюще воздел руки. – Я лишь…

Но она его перебила:

– Так получи же. Освободить их, – бросила она тюремщикам. – Освободить всех!

Потом вскочила с трона и в гневе прошествовала к двери. Служанки, охрана – все остались стоять на месте, будто громом пораженные.

Гвардейцы у дверей растерялись. Неужели королева хочет покинуть зал без своей свиты?

– Откройте! – рявкнула она, и они поспешно подчинились. Королева выскочила в дверь и скрылась в коридоре. В притихшем зале слышался только лязг цепей – они, разомкнутые, одна за другой падали на пол. А толпа, словно вода, хлынувшая из разбитого кувшина, растекалась во все стороны, уходила в каждую дверь, кроме одной – той, за которой скрылась королева. У каждого внезапно нашлись неотложные дела.

Костис, плотно стиснутый толпой, тоже развернулся и поспешил прочь. Ни в битве при Тегмисе, ни даже в саду с наемными убийцами ему не было так страшно. Королева прошла совсем рядом, так близко, что он ощутил дуновение воздуха, и, подумалось ему, если бы она хоть чуть-чуть повернула голову и встретилась с ним взглядом, он бы, наверно, помер на месте, настолько силен был ее гнев.

Не останавливаясь, не сказав никому ни слова, он спешил, как барсук, забиться в свою нору. Торопливо пробежал по каменному коридору казармы, нырнул в узкую дверь своей квартиры. Бросился на койку, прижался спиной к стене и поджал ноги, будто ребенок, который боится, что из-под кровати вылезет чудовище. Обхватил руками колени и сел. Посидев немного, стал зевать. В казарме было тихо. Время от времени на лестнице и во дворе слышались шаги, но ничего необычного не происходило. Ни стрельбы, ни топота бегущих ног. Никто не спешил арестовывать одного маленького, незаметного гвардейца. Он опять зевнул. Всю ночь не спал. Прислонил голову к стене и прямо так, сидя, уснул.

Проснулся он через несколько часов – от голода и оттого, что затекла шея. Мучительно потянулся и решил, что рано или поздно все равно придется отсюда выйти, не умирать же от голода. А еще надо бы проверить расписание дежурств. Официально он до сих пор находился в трехдневном отпуске, когда собирался поохотиться с Аристогитоном, но из-за обстоятельств расписание могло поменяться, и если его до сих пор не арестовали, то, может быть, оставят в покое. Возможно, в первые минуты никто не понял, какую роль он сыграл в сцене, разыгравшейся в тронном зале. А потом мало-помалу забудут. По крайней мере, так он надеялся. Поэтому Костис встал и пошел в столовую.

* * *

Там было почти пусто. Кое-где кучковались небольшие компании, разговаривали вполголоса. Костис отрезал хлеба и сыра, набрал полную чашку маслин и зачерпнул жаркого. Положил хлеб поверх жаркого, сыр на хлеб, а сверху сыра – чашку с маслинами, и другая рука осталась свободной, чтобы взять кубок разбавленного вина. Сел один, поодаль от всех. Но едва успел разложить еду, как его окружили со всех сторон.

– Есть новости? – спросили они.

– Я с самого рассвета был у себя, – ответил Костис.

– Ну тогда мы тебе расскажем, – сказал кто-то.

– Давайте, – ответил Костис. – Знаю только, что Телеуса и остальных освободили. А больше мне ничего не известно.

– Ты там был?

– Ты разве не на дежурстве?

– Я был в толпе.

– Ай-яй-яй, не лучшее место.

– Верно, – согласился Костис. – Постараюсь больше не попадать.

– И сразу пошел к себе? Больше ничего не слышал?

– Чего, например? – насторожился Костис.

– Того, что король с королевой подрались.

Костис отставил кубок. Ему шепотом рассказали все как было.

* * *

Из тронного зала королева направилась прямо в королевские покои.

– Я желаю видеть господина Аттолиса, – сердито заявила она. До сих пор она ни разу не называла его королевским именем.

– Я здесь, – ответил он и, одетый лишь в ночную сорочку и халат, встал в дверях. Он ждал ее. Бледный и взъерошенный, но полный решимости, он прислонился к дверному косяку, чтобы не упасть. А встревоженные лакеи сновали по комнате, словно шелуха, подхваченная порывом ветра.

Королева яростно набросилась на него. Он ответил – сначала спокойно, потом все больше распаляясь.

– И ты никого не хочешь наказать? – кричала королева. – Ты настолько восхищаешься Телеусом, что желаешь непременно сохранить ему жизнь?

– Я всего лишь прошу тебя подумать еще раз.

– Нечего тут думать!

– Ты же знаешь, почему он мне нужен.

– Уже не нужен, – заявила королева, решительно показывая, что разговор окончен.

Но король словно не заметил этой решительности.

– Теперь – даже больше, чем прежде, – упрямо возразил он.

– Он не справился…

– В этом виноват не только он!

– Ты хочешь отменить мое решение? – с вызовом произнесла Аттолия.

– Ты говорила, я имею на это право, – ровным голосом парировал он.

Выйдя из себя, королева кинулась на него с кулаками. Король не сделал попытки уклониться от удара. Его голова дернулась вбок, лоб ударился о дверной косяк. Он пошатнулся, но удержался на ногах. А когда открыл глаза, она была уже у дверей. И через мгновение скрылась.

Не дожидаясь, пока оторопевшие лакеи очнутся, король переступил через порог и закрыл дверь. Она захлопнулась с пушечным грохотом, и все услышали, как защелкнулся замок.

Седжанус попытался выдать едкое замечание, но во всеобщем тревожном смятении его слова не попали в цель, а острота затупилась, разбившись о внезапно