поеду по аптекам пр̀ошвыр̀нусь…

— Закрыты все аптеки, — сообщил мне дядя Гена. — Телевизор не смотришь, что ли?

— А как медикаменты получать? — удивился я.

— Никак, — ответил охотник.

— А что делать-то? — вопросил я.

— Сидеть дома и терпеть, — сказал дядя Гена, после чего нахмурился и начал цитировать чьи-то слова. — Общественные учреждения, включая относящиеся к учреждениям первичной важности, закрываются. Всем гражданам обязательно находиться в безопасных местах и не издавать шум. До тех пор, пока обстановка не стабилизируется.

— А добр̀овольцем вер̀боваться как? — задал я следующий вопрос.

— Добровольцам, желающим вступить в ополчение, перемещаться по городу разрешено, но по разрешённым военной администрацией маршрутам, а также на личном транспорте, — ответил охотник. — Вообще телевизор не смотришь, да?

— Нет, — честно ответил я. — А вы как телевизор̀ смотр̀еть успеваете?

— А он у меня с собой, — усмехнулся дядя Гена. — Портативный.

— Пор̀тативный… — пробормотал я. — Ладно, поехал я. Счастливо оставаться!

Значит, Покровская больница — это памятник первым ошибкам правительства. Пытались изолировать заражённых, полагая, что от заразы будет разработано лекарство и убийство заражённого будет равно убийству обычного гражданина. Я бы, будь на месте правительства, тоже колебался. Но военные, как выяснилось, таким гуманизмом не страдают и открывают огонь на поражение.

Большой проспект, судя по всему, зачистили, но каждая проклятая многоэтажка может служить источником новой вспышки эпидемии. Сколько там людей сидит в квартирах? Да никто не знает!

— Тогда едем в зоопар̀к, ласточка моя! — завёл я машину.

/3 апреля 2022 года, Санкт-Петербург, Петроградский остров/

Оставил машину припаркованной на Кронверкском проспекте. Любопытно, что в городе осталось очень мало машин — все, кто был на колёсах, когда власти бездействовали, уже уехали.

— Давненько я не бывал в зоопар̀ке, — пробормотал я и двинулся к арке с вывеской «Террариум».

У входа стояла группа вооружённых людей в сияющей новизной военной форме, имеющей раскраску паттерна «Цифра». Оружие у них, правда, не новое — АК74 и АК74М.

Когда служил, за мной закрепили АК74. Даже до сих пор помню серийный номер: 62568557, восемьдесят восьмого года выпуска. Союза нет давно, а его автоматы продолжают верно нести свою службу.

— Пр̀ивет служивым! — помахал я рукой этим ребятам.

— О, здоров, Наполеон! — помахал мне рослый рыжеволосый парень с избыточным весом, окладистой бородой и носом-картошкой.

— Где здесь можно записаться в р̀яды доблестного ополчения гор̀ода-гер̀оя Ленингр̀ада? — поинтересовался я, вытаскивая из кармана пачку сигарет.

Вот вечно забываю, что надо закупить курева на месяцы вперёд, самого качественного и герметично запакованного.

— В террариум заходи, — сказал мне этот упитанный парень. — Там комбат сидит с писарем, запишут тебя и оружие дадут.

— Угощайтесь, товар̀ищи, — предложил я.

Открой пачку сигарет, и люди к тебе потянутся. Пачка стала полной только наполовину, после чего я подкурил свою сигарету и сделал глубокую затяжку. Эх, хорошо!

— Что говор̀ят о снабжении? — поинтересовался я у рыжего.

Некурящих было всего трое, хотя один из них, судя по лицу, колебался. Видимо, бросил недавно.

— Да пока ничего, — пожал плечами рыжий здоровяк, после чего протянул руку. — Илья.

— Дмитр̀ий, — пожал я его руку. — Сам здесь сколько?

— Часа полтора, — ответил Илья. — Кое-как прорвался сюда из Калининского. Пришлось вплавь похерачить, потому что мертвяки почти на спине у меня сидели…

Калининский район — это на северо-восток отсюда. Выходит, его тоже потеряли?

— Как там? — спросил я.

— Жопа, — ответил Илья. — Слишком долго я сидел у себя в квартире, боялся выйти. А надо было сразу, тогда бы без проблем здесь оказался. Чуть не сдох там, на Гренадерской.

Гренадерская улица ведёт к Гренадерскому мосту, одному из самых заурядных питерских мостов.

— И там поплыл? — поинтересовался я.

— Ага, его ведь развели в самом начале, — покивал Илья. — Хорошо, что плавать умею. Ты сам откуда?

О маске и наряде он не спрашивал, что удивительно. Или мышление людей уже настолько изменилось, что всем уже плевать, кто во что одет?

— С Васильевского, — ответил я. — Ладно, пойду я вер̀боваться.

— У нас и половины батальона нет, поэтому к нам вернёшься, монопенисуально, — усмехнулся Илья.

Всегда поражался, как питерцы умеют придавать даже ругательствам высокопарные звучание и форму.

Пребывая в задумчивости, я прошёл через арку и пластиковую дверь с остеклением. Рекламные брошюры плотно облепляют стекло, зазывая людей посмотреть на жирафов, тигров, львов, белых медведей и прочих зверей-невольников. А что будет с ними, когда мы все вымрем?

В террариуме куча мужиков в форме.

Ха-ха, невольно вспоминается знаменитый и резонансный обзор от Евгения. Я ведь мог сыграть в этом фильме, менеджер ведь даже начал договариваться с продюсерами о роли лейтенанта Арбузова, но роль уже была забита неким подающим надежды и талантливым актёром, а у меня ещё не было признания критиков, ведь я ещё не снялся в «Бесе». Тогда я ещё не считался талантливым актёром, но это сыграло мне на руку. Да, там были какие-то деньги, но на таких, кхм-кхм, продуктах, очень сложно сделать карьеру. Фильм ведь облили все, кроме тех, кому заплатили деньги, чтобы они похвалили. Можно сказать, что мне повезло быть никому не известным актёром.

— Где я могу записаться в добр̀овольцы? — поинтересовался я у ближайшего военного.

Военный пристально смотрел в террариум с тарантулом или тварью, похожей на тарантула.

— Ты кто такой? — спросил военный, развернувшись ко мне.

Лычки полевой формы говорят мне, что это целый майор. Высокий, крепкий мужик, но с выдающимся вперёд брюшком, видимо, натёртым о письменный стол. Лицо суровое, карие глаза смотрят на меня с неудовольствием и подозрением.

— Гр̀ажданский, котор̀ый желает записаться в ополчение, — ответил я. — Дмитр̀ий Вер̀ещагин.

— Иди к тому столу, там тебе скажут, что подписывать, — указал военный на группу людей, стоящих у стола.

Прохожу в указанном направлении и вижу развернувшегося ко мне полковника, одетого в повседневную форму. Похоже на какой-то бардак: каждый ходит в том, в чём хочет, что создаёт ощущение отчаянья и тревоги. Военные должны держать форму в порядке и в точности соответствовать уставу. Если этого нет, то у них явно что-то не в порядке.

— Дмитр̀ий Вер̀ещагин, — представился я.

— Полковник Краснодубов, — представился в ответ полковник. — Доброволец?

Этот точно провёл последнюю часть жизни за бумагами, потому что по нему видно, что он не сдаст даже свои возрастные нормативы — избыточная масса тела, голос хриплый и с одышкой, нос сизый, а под усталыми серыми глазами тяжёлые мешки. Стрижка короткая, но небрит уже несколько дней, как минимум.

— Так точно, — ответил я.

— Служил? — заинтересовался Краснодубов.

— Служил ср̀очную в Воор̀ужённых Силах Р̀еспублики Казахстан, — сообщил я. — Наводчик самоходной артиллер̀ийской установки 2С3 «Акация». Боевого опыта не имею.

— Нам бы хоть кого-то, кто умеет