На нем было написано «Мистеру Уилберфорсу», причем так называемым «образованным» почерком, видимо, этот эпитет подразумевает, что автор письма не Лиддл, не Хоуд и никакой другой комический ремесленник. Внутри оказался листок почтовой бумаги с эмблемой Мелбери-холла, а на листке тем же изысканным почерком синими чернилами было выведено:

«Мистер У., поскольку вы сегодня сильно заняты и, может быть, не знаете расписания прислуги, я вам оставлю корзинку с закусками и полбутылки вина в нижнем цветнике на скамье, в укромном уголке. Прошу вас, угощайтесь, если найдется минутка».

Подпись напоминала какой-то загадочный иероглиф или, может, клинописный знак. Впрочем, обращаться за консультацией к специалистке по клинописи я не собирался.

В самом деле, пока я ходил на почту, прочие слуги успели пообедать. Правда, миссис Педжетт откопала для опоздавшего кусочек чеддера, но хотя девиз Вустеров – умеренность, день выдался хлопотливый, и я чувствовал, что способен впихнуть в себя небольшую добавку. На счастье, этот самый нижний цветник находился далеко от теннисного корта, розария и прочих мест, где мне грозила встреча с вражескими линейными кораблями.

Я пробрался мимо теплиц и грядок спаржи и через неприметную калитку просочился в сад. На кованой чугунной скамье стояла плетеная корзинка для пикника, украшенная букетиком полевых цветов. Этот штрих убедил меня в том, что мой неведомый благодетель – женщина. В бутылке, неплотно заткнутой пробкой, оказалось превосходное красное вино, а заедать его предполагалось куском пирога с ветчиной и телятиной такого солидного размера, что им вполне можно было бы подпирать двери Солсберийского собора.

Десять весьма приятных минут спустя я только собрался раскурить сигарету, как рядом раздалось приятное контральто:

– Ах, Уилберфорс, я так и думала, что застану вас здесь!

Вскочив, я увидел Джорджиану в соломенной шляпке и с секатором в небольшой корзинке.

– А! Привет! Собираешься ветки подрезать?

Ну признаю, не Марк Антоний и даже не П. Бичинг. Я растерялся – не ожидал никого здесь увидеть.

Она посмотрела на садовый инструмент, словно только что о нем вспомнила.

– А, ну да… Конечно, подрезать. Как пикник?

– Потрясающий! Очень питательно.

– Миссис Педжетт печет замечательные пироги. Попробуй ее пирог с почками.

– Обязательно попробую. Сигарету?

– Нет, спасибо.

– Предвкушаешь завтрашнюю игру?

– Ну да. Нам с Амелией поручено заниматься чаем. Я повезу провизию, дядя Генри дает свою машину. Надо проехать через деревню.

– А потом через ворота в конце аллеи?

– Вот-вот.

– Эти дорсетские джентльмены небось прожорливые ребята.

– Да, наверное. – Она глубоко вздохнула. – Берти…

– Да?

– Знаешь, вчера, когда я… нечаянно наткнулась возле корта на вас с Амелией…

– А, я могу объяснить! Ты, наверное, подумала, что я жуткий мерзавец, мы же с Вуди лучшие друзья, но…

– Все нормально. Вуди мне уже объяснил. Я понимаю.

– Слава богу… Не хочется, чтобы ты меня считала таким человеком, который способен…

– Берти!

– А?

– Помнишь ту неделю во Франции?

– Ну еще бы. Классно повеселились. У меня никогда не было сестры, но я думаю, если бы была, мы бы вот так же отлично проводили время.

Наступило долгое молчание. Я решил его прервать.

– Там еще много пирога осталось. Хочешь, отрежу кусочек?

Джорджиана присела на скамью и вежливо помахала рукой:

– Что-то аппетит пропал.

– Я заметил вчера за ужином.

Я устроился на краешке скамьи с другого конца.

Джорджиана устремила на меня задумчивый взор карих глаз и вдруг улыбнулась.

– Берти, долго еще ты собираешься продолжать этот маскарад?

– Только до воскресенья. Потом мы с Дживсом вернемся в Лондон. К тому времени, надеюсь, Вуди с Амелией зароют топор войны, а вы с Венаблзом объявите день. Больше нам тут делать будет нечего.

Наступило еще одно молчание.

– Берти, хоть бы тебя не разоблачили! Я понимаю, ты очень умный, но все-таки…

– Умный?! Такого обо мне еще никто не говорил! Всегда последний в классе, шапку с ослиными ушами носил, не снимая.

– Мы же не в школе. А ум бывает разный. Помнишь, в Сан-Рафаэле ты мне говорил, что составляешь программу состязаний в «дротики» у себя в клубе?

– В клубе «Трутней»? Ну да, составляю, а что?

– Расскажи, как ты это делаешь.

– Ну для начала надо вспомнить, у кого больше шансов на победу, и записать игроков по порядку. На каждого проставить размер ставки. Только надо еще добавить маржу для клуба. Тогда, если только все не поставят на фаворита, клуб в любом случае останется с прибылью, около пяти процентов от общей суммы ставок. На эти деньги потом всем устраивают угощение.

– А если кто-нибудь вдруг поставит громадную сумму?

– Надо ее раскидать по другим участникам. Например, если Боко Фитлуорт поставит пятерку на Бинго Литтла, и я рискую потерять пятьдесят фунтов, то я добавлю процент по ставке на Пуффи Проссера, и процент для Бинго понизится.

– Я уже запуталась… Но на практике все это работает?

– Пока работало. Честный Сид Вустер. А спорим, ты всегда была отличницей по всем предметам?

– Ничего подобного. – Она засмеялась, мелодично так. – Раз в жизни получила приз за отличные успехи – по кулинарии!

Я не придумал, что на это сказать. Надвигалась очередная пауза. Странное дело: мы с Джорджианой то перебрасывались репликами, словно комические ирландцы в водевиле, то застревали в паузе, как в патоке, вроде тех, что закатывают актеры, играя «Гамлета», чтобы дать зрителям время на раздумья.

– Насчет Вуди с Амелией, – сказал я. – Может, ей было бы полезно увидеть, как он отвергает авансы другой девушки? Тогда бы она поняла, что он ей всецело предан и по сторонам не смотрит.

– Может быть. Амелия – человек непростой. Я ее люблю как сестру, но она довольно своенравная. А иногда просто упрямая.

– Но если она увидит, что какая-нибудь неотразимая красавица гладит его по рукаву и восхищается напропалую, а он холодно ее отвергает…

– Предлагаешь еще раз позвать на чай тех девиц из деревни?

Джорджиана знакомым жестом расправила складки летнего платья на бесконечных ногах. А я сорвался с места, словно тот тип, которого осенило в ванне.

– Базука! – выкрикнул я.

– Что?

– Ну тот грек завопил, когда…