За этот год я поняла главное: онкологический диагноз дал мне возможность на жизнь взглянуть по-иному. И то, что раньше казалось важным, сейчас вполне укладывается в формулу “суета сует”. И я готова повторить совершенно кощунственную фразу, которую, кажется, уже неоднократно произносила: “Болезнь научила меня быть более счастливой”. Диагноз рака щитовидки научил ко всему относиться философски. Диагноз рака молочной железы подарил такие яркие краски жизни, о которых я раньше даже не подозревала. Сейчас я суеверно скрещиваю пальцы, потом, как умею, помолюсь за моих девчонок и отправлюсь спать. Завтра мне снова к восьми утра в поликлинику. За последние два дня я обошла такое количество врачебных кабинетов, что кажется, я уже спокойно могла бы там жить.

Сегодня сдала документы на МСЭ. Именно такой аббревиатурой нынче называется та комиссия, что определяет степень инвалидности и которая раньше именовалась ВТЭК. У меня из-за этого переименования даже полнейшая путаница в голове произошла, когда я в разговоре с терапевтом все время слышала от нее “МСЭ” да “МСЭ” и никак не могла понять, о чем она вообще говорит, и не ругается ли это она таким загадочным образом на меня. Потом, конечно, залезла в Интернет и во всем разобралась.

Сбор документов для комиссии, кстати, оказался не таким уж трудным делом. Единственный совет, который я хотела бы дать на будущее, что подавать на комиссию лучше во время прохождения лечения и имея на руках больничный. При этих двух условиях придется и меньше анализов сдавать, и очередь на прием не отстаивать. А так мне после подачи документов назначили дату осмотра только на 24 мая, ровно через месяц.

Крови и мочи мне пришлось сдать втрое больше положенного. В одни и те же дни я сдавала анализы для МСЭ, проходила диспансеризацию и полугодовой обязательный для всех онкобольных осмотр, и все врачи почему-то хотели, чтобы я лично для них исследовала жидкости моего организма. Странно так, и совсем неэкономично. Тратились и мое время, и усилия медсестер и врачей, притом что все три осмотра я проходила в своей районной поликлинике. Да-да, после операции уже прошло полгода, и настало время для первого осмотра. На УЗИ все чисто, по анализам все чисто, маммограмму мне делать пока еще нельзя, рано.

Ну что же, кажется, все протекает нормально. Единственное, что меня беспокоит, это все растущая и растущая вширь правая верхняя конечность, как обзывают ее врачи, заполняя мои медицинские документы. В общем, правая рука, то есть рука с той стороны, где была опухоль и где из подмышки удалены лимфоузлы, по обхвату уже на семь сантиметров больше левой. Это, конечно же, некрасиво. Это к тому же неприятно, потому что все время ощущение тяжести в руке, как будто не выпускаешь из ладони полное воды десятилитровое ведро. И это еще мешает руке и полноценно функционировать. Пальцы сейчас так раздулись, что я даже была не в силах взять ручку, чтобы расписаться при сдаче документов на МСЭ. Но, впрочем, флеболог из поликлиники уже выписал необходимые для лечения таблетки и пообещал отправить меня на лимфодренажный массаж.

А Свете врачи отменили эти ужасные платиновые химии и отпустили гулять до сентября. И если четыреста дней назад мы со Светой думали, что судьба обделила нас, оставив нам для жизни меньше положенного времени, то сейчас, в преддверии скорого лета, я искренне радуюсь: “Светка, представляешь, тебе точно гарантировали еще не менее пяти месяцев”. И Света тоже радуется, потому что наше с ней летоисчисление уже давно потеряло свою первую составляющую, “лето-”. Мы теперь считаем время нашей жизни не годами, а неделями. Но при этом мы все равно почему-то счастливы.

Сегодня позвонила своему любимому хирургу доложить, так сказать, обстановку. Рассказала о большой руке и похвасталась, что флеболог хороший и что скоро мне начнут массаж. А потом я услышала голос врача и поняла, что он чего-то испугался. “Подождите с массажем, – как-то очень торопливо сказал он мне. – Давайте сделаем еще одно УЗИ и обязательно лимфосцинтиграфию”. Что такое сцинтиграфия я уже знаю, это когда в кровь радиоактивные изотопы вводят; помню я и то, что своей очереди на эту процедуру я почти четыре месяца ждала, о чем я честно доктору и сообщила. Он коротко бросил: “Через пять минут перезвоню”, – а я полезла в Интернет. И вот, после того как поисковик мне выдал статьи по слову “лимфосцинтиграфия”, я тоже испугалась. В общем, если кратко, эту проверку проводят только в случае подозрения на метастазы. А при появлении метастазов рука как раз и становится необъятно большой.

Через пять минут он действительно перезвонил, и я сразу же начала причитать: “Я тут уже в Интернете почитать успела. Ну, Константин Юрьевич, не думаете же вы…” “Не думаю, – прервал он меня, – и ничего пока думать не собираюсь. Вот съездите, пройдете процедуру, тогда и будем о чем-то разговаривать. Записывайте адрес, в девять утра вас там уже ждут”. Я еще в течение минуты пыталась услышать от него хоть какие-то успокоительные слова, но было ясно, что успокаивать он меня не собирается. Так что завтра утром меня снова накачают изотопами. А сегодня? Сегодня я позвоню Свете. В конце концов, хоть одно остается неизменным: только Свете я могу полностью раскрыть свои переживания и пересказать свои страхи.

Да ладно, ерундой все это оказалось. Нет у меня никаких метастазов в руке. Все за один день проверили и ничего не нашли. А сама процедура оказалась намного легче, чем сцинтиграфия костей. Изотопы вводят в противоположный орган, буквально по диагонали тела. То есть если у меня проверяли правую руку, то укол изотопами сделали в левую ступню. И сразу же положили под аппарат, никаких изнурительных часов ожидания, пока радиоактивные вещества разойдутся по организму. А буквально уже через час и радостный результат объявили: ничего у меня там радиационно не светится и не сверкает. Ну понятно, что в официальном заключении слова совсем иные написаны, но если говорить о сути, то это именно так.

Вместе со мной проходила лимфосцинтиграфию и Марина. Марина приехала из Перми ровно на один день. Утренним поездом сюда, а вечерним уже обратно. Семь лет назад именно в Питере Марина проходила лечение от онкологии, потом переехала в другой город, но основных врачей так и не поменяла. Первые три года проходила обследование, как и положено, раз в полгода у себя в Перми, потом, уже успокоившись, тоже по графику раз в год. И ничего подозрительного не обнаруживая, лишь отзванивалась в питерский онкоцентр своему лечащему, чтобы подтвердить, что все у нее в порядке. А сейчас приехала проверить лимфоузлы. “А почему? – спрашиваю я у нее. – Отчего так срочно бросились в другой город, что могло напугать?” – и поясняю, что спрашиваю не из любопытства, а для себя, чтобы в будущем тоже знать, при каких обстоятельствах пугаться. Впрочем, Марина тут же со мной соглашается, что вопросы задают друг другу все и всегда. У нее, как и у меня, создалось впечатление, что онкобольные – очень болтливые люди и всегда найдут тему, о чем поговорить. Но наверное, так и надо? Это опять к вопросу, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. И если вы не миллионер Стив Джобс с личными врачами, то лучше о своем здоровье побеспокоиться самой, ни один лечащий врач не будет помнить, все ли процедуры и проверки вы прошли и все ли анализы сдали. Впрочем, даже и миллионеры, как показывает практика, от рака умирают.