Во-первых, здраво оценивать свои возможности и принимать помощь. Болезнь и слабость не порок, не вина, это обстоятельство. Вы не виноваты в том, что потеряли здоровье (не важно, временно или навсегда), Вы имеете право на помощь близких. Согласитесь с этим. Если они не понимают, что вы не прежний «боевой конь», то объясните им это. И если вы не можете чего-то делать, не делайте. Более того, если вы не можете чего-то делать, но делаете, вы убеждаете окружающих в несерьезности вашего состояния. Они не станут вас больше за эти «подвиги» ценить, наоборот, они будут считать, что вы все по-прежнему можете, но не хотите ничего делать. Капризничаете.

Если у вас появились силы на какую-то активность, потратьте их на себя. Сходите в бассейн, погуляйте. А если вы истратите крохи этого ресурса на мытье посуды за сыновьями, они не скажут вам за это спасибо, они считают нормой то, что вы их обслуживаете. Меняйте норму. А в будущем, если вам удастся восстановиться, вы всегда сможете снова надеть на себя хомут. Но если вы сейчас останетесь в хомуте, то не восстановитесь никогда. Или развалитесь сильнее, чем сейчас. Так что, оберегая себя от чрезмерной нагрузки, вы проявляете не эгоизм, а предусмотрительность.

Во-вторых, оформляйте инвалидность. Помимо того что пенсия станет некоторым доходом, вам будет психологически проще общаться с мужем и детьми. Отказать матери-инвалиду, нагрузить ее дополнительной работой, расстроить – это сложнее, чем отказать «официально здоровой» неработающей матери. А если у вас сыновья, то вам предстоит еще общаться с невестками и их матерями, у которых «здоровая» неработающая свекровь с достаточно большой вероятностью вызовет желание загрузить ее поплотнее. Это я не к тому, что так непременно будет, но в нашей культуре приняты двойные стандарты по отношению к тещам и свекровям. Увы. А официально зарегистрированная инвалидность и здесь поможет упростить взаимодействие и снять необоснованные претензии.

В-третьих, объясните мужу, что заботы достойны не только его родители. Пора начинать заботиться о жене, которая утратила здоровье в том числе потому, что в 1990-е пахала на благо семьи в три смены. В том числе потому, что кроме работы «прикрывала» и детей, и дом, и старшее поколение. И ваша излишняя уступчивость здесь будет только во вред.

В-четвертых, не считайте, что ваша единственная ценность для человечества – ценность пахотной лошади и если вы не можете пахать, то вам пора на свалку. Это не так, поверьте. Если не верите, то подумайте, как бы вы отреагировали бы на такой «приговор», вынесенный кому-то другому: «Не можешь работать? Сдохни!» Вряд ли вы с ним согласитесь.

В общем, чем адекватнее вы воспримете свое сегодняшнее состояние, тем больше возможности для реабилитации. Поверьте опытному человеку и не делайте того, что не можете, что вам противопоказано. Потому что после такого все ваши жалобы не будут приняты всерьез. На вас снова сядут и поедут. И еще и погонять будут”.

Вот такое письмо. Меня в его правоте убедил четвертый пункт. Все это долгое время мне тоже было стыдно, что я многого не могу и что мне часто приходится прибегать к посторонней помощи. А сейчас я посмотрела на ситуацию с обратной стороны и поняла, насколько это верно. Мне никогда не нравились традиции Спарты, согласно которым надо было избавляться от членов общества, неспособных приносить пользу. И я с детства верила, что, ухаживая за другими, человек получает больше, чем отдает. Почему же, когда болезнь коснулась меня, я поменяла видение? Ведь я так и вела себя почти весь этот год. От многих скрывала, что мне нужна помощь. А когда мне все же помощь оказывали, я ее принимала с чувством стыда и неловкости. И в том числе именно поэтому я раньше не хотела оформлять инвалидность. Ведь есть же много тех, кому труднее меня, разве имею я право чего-то требовать от государства и общества?

У нас со Светой сегодня юбилей. Ровно год назад, 8 апреля мы с ней впервые увидели друг друга около кабинета моего хирурга. И потом полгода были почти неразлучны. Вместе участвовали в качестве подопытных в испытаниях нового препарата, вместе ежедневно сдавали кровь, вместе весело хихикали на сеансах химиотерапии, вместе обзванивали аптеки в поисках лекарств. Помню, вены тогда у нас уже совершенно отказывались работать, потому что столь частые уколы еще никому не были на пользу, но подопытных, как известно, редко спрашивают об их желаниях и возможностях.

А потом нас развели по разным врачам. Я ушла к своему любимому хирургу, а Света так и осталась в Железнодорожной больнице. Мой первый лечащий врач из Железки до сих пор периодически спрашивает у Светы: “Ну как там ваша подружка?” А мы со Светой по-прежнему созваниваемся почти каждый день. “Так, – иногда начинает разговор Света с серьезных тем, – расскажи-ка, что мне там прописали?” – и зачитывает по телефону каракули врачебного почерка. В отличие от меня, Света изначально твердо решила, что не будет изучать медицинские книги и блуждать в поисках информации по просторам Интернета. Ее формулировка проста: “Врачи должны меня лечить, а я должна лечиться”. Но иногда и ее разбирает любопытство – мол, а что же там они снова понапридумывали, – и тогда она задает эти серьезные вопросы мне.

“Мне начинают девятую химию”, – сказала месяц назад мне Света. Впрочем, я тогда уже писала об этом. И даже ругалась на онкологов страшными словами. Потому что за неделю до этого назначения Свету отпустили на перерыв. И мы вместе строили планы, как будем приводить в порядок свои организмы после суровых испытаний, а Светин муж благодушно смеялся: “Повезу вас, девчонки, вместе на курорт, будете моим гаремом”. И я добродушно усмехалась этим шуткам, и Света, радуясь жизни, смеялась в ответ. Но жизнь и врачи распорядились иначе.

“Так что это они мне тут напрописывали? – уточняла у меня Света. – Сказали, что этого препарата в больнице нет, надо самой покупать в аптеке, вот и название написали”. “Плохой это препарат, Света, – сказала я ей тогда. – Эта та химия, что в народе называют платиновой. И она еще противнее, чем наша с тобой красная”. Но Света решила, что и это переживет. Противорвотное купила она не в таблетках, а в ампулах и резво колола их сама себе то в одно, то в другое бедро. А через две недели пошли у нее по всему телу синяки. Кровь плохая. Не справляется организм с ядом. Вчера ей должны были платиновую химию повторить, но отложили из-за результатов анализа крови. Сегодня она снова сдала кровь. Завтра мы снова ждем результат. И скрещиваем пальцы на удачу, и надеемся, что врачи позволят продолжать лечение.

Созванивалась я сегодня и с Надей. С той Надей, с которой мы лежали в одной палате в хирургии. Все дни, что мы вместе провели в онкологической больнице, мы радовались с ней чудесной обстановке и общению друг с другом. Было приятно по вечерам тихонько пить вкусный чай из термоса, смотреть по ноутбуку заблаговременно закачанные фильмы и устраивать фотосессии с дренажами и в бинтах. Надя тоже сегодня повторно сдавала кровь. Она прошла пока только одну химию, но кровь ее уже сопротивляется и не хочет повторных издевательств. Ко второй химии неделю назад Надю уже не допустили. Завтра будет повторная попытка. И я снова скрещиваю пальцы и надеюсь, что и моей Надежде врачи позволят продолжать лечение.