— Что ж ты, первый раз видишь человека и сразу ему свойтелефон даешь? — недоверчиво переспросил Резаный. — Ты ей веришь,Серый?

— Не-а… — Серый угрожающе задышал и приблизиллезвие к щеке Леры. — Порезать ее?

— Может, и придется. — Резаный уставился на Леруцепким немигающим взглядом. — Лучше рассказывай все, что знаешь! И смотри— нам врать нельзя, вредно для здоровья!

И Лера, торопясь и сбиваясь, рассказала этим двумуголовникам про свой сегодняшний неудачный вечер. Про бумажник иностранца, продевиц из агентства Василисы, про стычку в дамской комнате…

— Вот она с моего телефона и звонила! — закончилаона свой рассказ.

— Ты ей веришь, Серый? — снова спросил человек сошрамами своего подручного. Видимо, он доверял его мнению в таких вопросах.

— Черт ее знает… — протянул тот. — Может, и неврет… А зачем им бумажник того иностранца понадобился?

— У нее же денег не было! — наставительнопроговорил Резаный. — Сама воровать не умеет, вот и решила чужую добычуотобрать…

— Это не по понятиям! — хмуро проговорил Серый.

— Жить захочешь — про понятия забудешь!

— Может, вы меня отпустите? — взмолиласьЛера. — Я вам рассказала все, что знала…

— Ага, — осклабился Серый, — сейчас отпустим.На все четыре стороны.

Тусклый свет блеснул при взмахе лезвия, и Лера успелаподумать, что больше ей ничего не нужно — ни выпивки, ни кокаина. Ни еды, ниодежды, ни жилья. Ничего и никогда…

Седрик уверенно вел машину по московским улицам. Впервые задолгое, бесконечно долгое время Катя чувствовала покой и уверенность. Странноедело, она больше не доверяла своим старым знакомым, но доверяла этомусовершенно незнакомому человеку, человеку, которого впервые увидела всего часназад…

Они проносились мимо ярко освещенных ресторанов и клубов.Казалось, Москва вообще никогда не спит.

Седрик, словно прочитав Катины мысли, проговорил:

— Странный город! Кажется, здесь нет обычной,нормальной человеческой жизни. Ваши соотечественники не живут — они толькоделают деньги и потом лихорадочно тратят их. И все меряют только деньгами… Янигде, ни в одном городе мира не видел такого показного богатства. У каждоговторого москвича на руке часы, стоимостью равные дорогому автомобилю, у каждоготретьего — автомобиль, который стоит больше, чем приличный дом на Лазурномберегу…

— Ну, вы все же, наверное, преувеличиваете… вряд ли выуспели разглядеть здешнюю жизнь…

— Может быть, Катрин, может быть, я немногопреувеличиваю… — произнес Седрик с мягкой виноватой улыбкой. — Можетбыть, совсем чуть-чуть, вот столько… — Он соединил указательный и большойпальцы в красноречивом жесте. — Но все же это очень странно… Зачем таквыставлять напоказ свое богатство? Это аморально, аморально и смешно… Я знаюочень богатых людей, миллионеров. Они не носят одежды от «Дольче и Габбана»… Ихпросто не поймут! Они одеваются в приличные, но не слишком дорогие вещи. Прямоскажу вам, Катрин, я и сам принадлежу к до—статочно богатой семье, но никто измоих родственников не ездит на «бугатти» или «феррари». Зачем это нужно? Зачемпускать пыль в глаза? Хороший дом, хорошая, надежная машина, хорошееобразование… Что еще нужно человеку?

Седрик повернулся к Кате, словно призывая ее подтвердитьсвои слова, сделал небольшую паузу и продолжил:

— И это в католической Европе! А в Соединенных Штатах,где общественным мнением правит протестантская мораль, к этому относятся ещестроже. Протестант должен много работать, чтобы разбогатеть, и он долженразбогатеть, чтобы делать добрые дела, заниматься благотворительностью. Есличеловек тратит свои деньги на дорогие вещи, на предметы роскоши — он плохойпротестант! Он попадет в ад! Известный инвестор, миллиардер, когда-товыдвигавший свою кандидатуру на пост президента, Росс Спиро, гордится тем, чтоживет в доме ценой тридцать тысяч долларов и носит костюмы, купленные нараспродажах. Конечно, это уже крайность, исключение, но ведь известно, чтоисключения подтверждают правила… — Седрик проводил взглядом обогнавший их«майбах» и понизил голос: — Знаете, ведь в Европе и Америке смеются над вашимисоотечественниками, над тем, как они сорят деньгами, как глупо ведут себя…Больше того, несмотря на дорогую одежду, их очень часто принимают за нищих…

— Как это? — переспросила Катя.

— Очень просто! У ваших новых русских выражение лица,какое бывает только у попрошайки. Когда француз, или бельгиец, или англичанинобращается к кому-то с вопросом или просьбой, у него приветливое выражениелица, он улыбается. Но когда нищий обращается с просьбой о деньгах — онстарается разжалобить своего собеседника, поэтому не станет улыбаться. И вашисоотечественники почти никогда не улыбаются, поэтому их часто принимают занищих, думают, что они пытаются своим угрюмым лицом разжалобить, вызватьсострадание, чтобы потом выманить у собеседника деньги… знаете, как эти вашипопрошайки… — Седрик состроил жалобную гримасу и пропел высоким умоляющимтоном: — Поможите кто сколько может! Мы люди не ме-естные! Третьи сутки живемна вокза-але!

Катя подумала, что при своем демонстративном незнаниирусского языка Седрик очень многое сумел подметить в России.

Он снова виновато улыбнулся и проговорил:

— Простите меня, Катрин… Я наговорил много лишнего. Влюбом случае вы вовсе не такая. Я рад нашей встрече, честное слово, рад инадеюсь, что мы еще увидимся. А сейчас мы приехали…

И он затормозил возле подъезда шестиэтажного дома, где жилиГревские.

Катя поблагодарила Седрика, вышла из машины и направилась кбудке охранника.

— Я к Гревским, в двадцать четвертую квартиру, —сообщила она выглянувшему из будки заспанному парню в камуфляже.

— Чего? — переспросил тот, неодобрительно осмотревКатю с ног до головы. — В двадцать четвертую? Так их нету.

— Как — нету? — переспросила Катя, чувствуя, какземля уходит у нее из-под ног.

— Нету — значит, нету! — злорадно ответилохранник. — Уехали они, днем еще уехали на вокзал.

Катя хотела еще что-то сказать, но парень закрыл дверцубудки, давая ей понять, что разговор закончен.

Катя развернулась и побрела по улице.

Она чувствовала себя совершенно опустошенной.

Только что у нее была надежда, больше того, уверенность, чтовсе ее неприятности позади, что еще немного — и она попадет в уютный,гостеприимный дом друзей, примет ванну или хотя бы душ и заснет в чистой,теплой постели, а утром… утром за ней приедет Виталий, и жизнь вернется впривычное, счастливое русло.

А теперь все стало еще хуже, чем прежде.

Прежде она хотя бы была не одна — с ней была Татьяна, сильнаяи решительная, которая пришла ей на помощь, подставила свое плечо, привезла ксебе домой…