Ее тело последний раз дернулось и вытянулось. Изящнаятуфелька от Manolo соскользнула с ноги и отлетела в сторону.

Мужчина настороженно оглянулся на дверь, оторвал от рулонабольшой кусок бумажного полотенца и тщательно вытер мокрые руки. Потом онбросил быстрый взгляд в зеркало, убедился, что с его внешностью все в порядке,и быстро вышел из туалета.

По дороге он никого не встретил, а если бы и встретил, тоженичего страшного — в этом сумасшедшем доме никому ни до кого не было дела.Каждый делал со своей жизнью все, что хотел, и не вмешивался в чужие дела.

— Дядя Вася?! — выпалила Катя, в упор уставившисьна человека в кресле. — Так это вы? Это ваши люди?

Она вспомнила весь ужасный, бесконечный день, день, когда еежизнь перевернулась, как тонущая лодка, из рая превратившись в кромешный ад,день, когда смерть мчалась за ней по пятам… вспомнила и горько разрыдалась.

Неужели это он, старый друг дома, человек, которого онасчитала роднее родственников, ближе самых близких, — неужели это он стоялза всеми кошмарами минувших суток? Неужели это он предал ее, пустил по ее следуубийц? Но зачем, за что?

— Что ты, Котенок, что ты! — Он притянул ее ксебе, обнял сильными старыми руками, гладил по вздрагивающей от рыданий спине,по спутанным волосам. — Как ты могла подумать? Это же я! Ты помнишь, как вдетстве я катал тебя «по ровной дорожке»?

Она помнила, еще бы, она никогда не смогла бы этого забыть!

Помнила, как этот большой, решительный, угрюмый человексажал ее на колени и подбрасывал, напевая: «По ровной дорожке, по ровнойдорожке… по камням, по камням, по камням… по кочкам, по кочкам, по кочкам… вямку — бух!»

Она помнила, что только с ней разглаживались морщины на еговластном, угрюмом лице… Помнила его запах: такой мужской, такой удивительный —запах крепкого одеколона, хорошего ароматного табака, запах дубленой кожи и ещечего-то… чего-то неуловимого, немного пугающего, но тоже притягательного…

Только сейчас она поняла, что это был за запах.

Запах оружейной смазки. Запах смерти. Запах убийства.

И еще она поняла все недомолвки, все перешептывания, всестранные взгляды, сопровождавшие этого человека.

Так вот кто он такой, дядя Вася…

Она вспомнила, как он старательно прятал от нее татуировкина своих больших сильных руках, как уклончиво отвечал на ее наивные детскиевопросы.

И все равно, кем бы он ни был — она не могла поверить, чтоон может причинить ей зло.

Но если это не он, не его люди преследовали ее, то кто?

— Но… кто?.. что?.. почему?.. — прорыдалаона. — Меня сегодня несколько раз пытались убить… И это им почти удалось…вместо меня убили двух других женщин… Почему? За что? Чем я виновата? Кому япомешала?

— Бедная девочка! — Дядя Вася еще крепче обнял ее,запустил пальцы в ее волосы, покачал немного, как в детстве. — Беднаядевочка! Что тебе пришлось пережить! — Он немного отстранился, поднялголову и громко сказал куда-то в темноту: — Чаю! Горячего чаю с лимоном иконьяком!

Тут же появился молодой парень — тот самый, что привез Катюв особняк, прикатил стеклянный столик на колесиках, на нем — стаканы, чашки,бутылки, чайник. Наполнил большую, синюю с золотом, чашку горячим чаем, плеснултуда же немного коньяку, положил кусок лимона, протянул старику. Тот сделалзнак глазами, показывая на Катю. Парень кивнул, поднес чашку к Катинымвздрагивающим губам.

Катя, все еще всхлипывая, вытянула губы трубочкой, отпилагорячего чаю и постепенно успокоилась.

«Как в детстве», — подумала она.

В далеком детстве, если она плакала от какого-то маленькогодетского несчастья, ей так же приносили горячий чай… только, разумеется, смолоком, а не с коньяком.

И все несчастья отступали, таяли, как утренний туман…

И сейчас ей стало легче, на какой-то миг даже показалось,что всех сегодняшних несчастий не было, что они ей просто приснились, чтосейчас она проснется у себя дома, в мягкой постели и услышит ласковый голосмужа…

Но вместо этого она услышала низкий, хрипловатый голос дядиВаси:

— Ну что, Котенок? Успокоилась? Расскажи мне все, что стобой случилось!

И Катя начала рассказывать. Сначала она сбивалась,всхлипывала, мучительно подбирала слова, но постепенно рассказ полился связно,уверенно.

Она рассказала обо всем — начиная с похищения фальшивымигаишниками и кончая ночной поездкой к дому Гревских.

Дядя Вася внимательно выслушал ее, время от временипереглядываясь с рослым угрюмым человеком лет шестидесяти, бесшумно появившимсяв комнате, — тем самым, который встретил их у входа в особняк.

— Ну, что думаешь, Лопата? — спросил дядя Вася,когда Катя закончила свой рассказ.

— Ты сам знаешь, Свояк, — это они. Их работа, ихпочерк. Только вот с этими… гаишниками липовыми. Что-то мне невдомек… непоняткикакие-то. Если девчонка ничего не путает…

— Ты говоришь, Котенок, что один из них упоминалзаказчика и говорил, что ему велено тебя убить? — уточнил дядя Вася.

— Да, — Катя кивнула, — а другой сказал, чтоне хочет мокрого дела… не хочет меня убивать…

— Ладно, ладно! — прервал ее старик, почувствовав,что еще немного — и она снова зарыдает.

Он повернулся к Лопате и проговорил:

— Гастролеры. Люди случайные. Но вот кто их нанял — этодругой вопрос, и вопрос серьезный…

— Стас Мельников! — выпалила Катя. — Этонаверняка он! Как только я ему позвонила — в поселке появился черный «лексус» именя попытались убить! И потом, ему позвонила Светлана Новикова — и тут жеприехал его человек и выбросил ее из окна…

— Стас, говоришь? — задумчиво проговорил дядяВася. — Может быть, и Стас… Верить, Котенок, никому нельзя. Вот, кстати,что это за паренек с тобой в машине был?

Кате показалось странным, что Седрика с его солиднойвнешностью и седыми висками назвали пареньком, но дяде Васе, наверное, казалисьюными все люди моложе пятидесяти.

— Это Седрик, бельгиец… очень хороший человек… Мыпознакомились с ним на вечеринке, несколько часов назад… Он подвез меня до домаГревских, и потом…

— Бельгиец, говоришь? — с любопытством переспросилстарик. — Ну ладно, пусть будет бельгиец… Это ничего, что бельгиец, лишьбы человек был хороший… — Он помолчал немного и наконец медленнозаговорил: — Прости, Котенок… Это из-за меня тебя сегодня так прессовали.

За спиной у Кати послышался протестующий возглас.

— Ничего, Лопата, — проговорил старик, —пусть она знает… ей можно. Не бойся, лишнего трепать она не станет. Да ялишнего и сам не скажу. А знать ей нужно…