Я обошла стол, переступила через лавку, села, обняв маму.

– Шторм не может быть вечно, – сказала я. Это было сказано в каком-то фильме, только чуть по-другому. – Он скоро закончится. И наступит хорошая погода…

Мама прислонилась к моему плечу.

– Лабиринты, – с натугой выдал из себя Полосатый, – они были у Желязны в «Хрониках Эмбера». Там проходили лабиринт, чтобы стать настоящим принцем. Лабиринт мог пройти только истинный наследник. Если через него шел самозванец, то его сжигало. Надо попробовать. – Он неуверенно поднялся, держась за стол. – Пройти лабиринт. Может, я настоящий?

Спотыкаясь на камнях, он направился к мосткам.

– Что за бред! – поежилась мама.

Полосатый уходил. Поля его вязаной панамы обвисли от влаги. Успел сделать с десяток шагов. Его перехватил гигант Володя и потащил купаться.

Я плотнее запахнулась в куртку. На градуснике смотрителя, висящем около входа в домик, было плюс пять.

Вечер все не начинался. Серость мазала по губам, часы говорили, что уже десять. В воздухе стояла вода. Это был не туман, а что-то другое. Словно само облако спустилось на землю и теперь укладывается, чтобы с утра с новыми силами…

Я отправилась бродить по острову.

Каменный домик оказался палатами шестнадцатого века. Поначалу он имел полукруглую форму и сложен был из крупного белого камня, но потом его надстроили красным кирпичом, подвели под треугольную крышу. Мы остановились в церкви Андрея Первозванного, 1702 года. Как представишь, что она стоит уже четыреста лет, так спать не захочется.

Спать и не хотелось. Вечер тянулся долго. Мы все просто сидели и ждали, когда начнется утро. Утром мы сядем на корабль и поплывем на Соловки. Я видела фотографии. Пароходики подходят к самому монастырю. Настоящая крепость. Стены выложены валунами, деревянные крыши над верхними галереями, круглые сторожевые башни, зелень невысокой травы, тяжелое небо. На Соловках всегда было тяжело жить. Холодно, влажно, близко недобрые соседи. Еще и свои стараются, покоя не дают. То со стрельцами придут, то какого важного заключенного подкинут. В Соловках тяжело. И жить, и быть.

И мне тоже было тяжело, нечем дышать.

Как только я открыла глаза, из головы сразу вылетели чужие мысли. С чего это мне будет тяжело? Да таких клевых каникул у меня еще никогда не было! Приключение на приключении! Буду Вичке рассказывать – обзавидуется. А в гимназии так вообще зелеными слюнями изойдут.

Осталось только кое-что сделать. Я выбралась на крыльцо, надеясь, что никого не потревожила. Море черным чудищем рокотало поблизости. А с другой стороны был остров.

Предки саамов приходили сюда на лодках, привозили частички умерших – есть частичка, значит, есть и душа – и отправляли душу в мир мертвых. Вели ее по лабиринту, закапывали частички, заставляя душу остаться, и уходили. Все просто. Туда – и обратно. Что я, обратно не приду? Приду! И что бы такого оставить в серединке, чтобы Юлечка уже не возвращалась? Чтобы не получилось как с оленем – он отвез, но оставить не смог. Ладно, разберусь на месте.

На сотовом высветилось начало первого следующего дня. Самое время приема в Доме Мертвых. Кроссовки мокрые. Куртка тоже. Хорошо, что кофта согрелась, пока я спала. Серые сумерки неожиданно превратились в непроглядную ночь. Абсолютная темень. Не было здесь ни света уличных фонарей, ни фар проезжающих машин. Знакомая история – в деревне в нашем углу тоже света нет. Я бы не отказалась и от звезд с луной. Но это для меня сегодня было не предусмотрено. Оставался сотовый. Крайняя мера. По свету меня могли заметить. И вернуть обратно.

Коварные камешки заставляли спотыкаться. Пока я доковыляла до мостков, чуть шею не свернула. Дошла, присела. Шумело море. Оно настойчиво накатывало, взревывало, обрушивалось, возмущенно шипело.

Где же ты, друг мой? Куда запропастилась? Как во сне душить и свои мысли внушать – так ты первая.

Шумит море. Шумит ветер. Мне все казалось, что я слышу шаги. Но это только казалось.

Ладно.

На четвереньках проползла начало мостков – если сейчас получить доской в лоб, есть шанс, что это будет яркое, но последнее событие в моей жизни. Встала. Мостки светлые, их хорошо было видно в темноте. Я шла, и каждый шаг рождал нехорошие иголочки в ногах. Но я шла. Стало холодно. Ветер все-таки пробил сквозь куртку, зябкостью забрался под футболку. Переживем.

Неожиданно подумалось, что в такой темноте я могу пройти мимо нужного лабиринта с деревцем в центре. Буду идти и идти, пока вредная Юлечка не сбросит меня с камней в волну. Эти мысли заставили паниковать, я начала спотыкаться, а потом влетела в колючие ветки, очень похожие на шиповник.

Меня накрыла очередная волна паники, потому что шиповник мог быть только в одном месте – у развалившегося дома. И раз я вернулась в деревню, то все пропало, окончательно и бесповоротно. Но потом я все-таки смогла услышать ветер и волны, действительность вернулась ко мне вместе с холодом и промокшей курткой, я вспомнила эту березку. Пришла. Лабиринт слева.

Белесые камни обозначили вход. Я последний раз споткнулась, оперлась о них, почувствовав, как опора качнулась. Смотритель услышит, закопает меня как раз в центре лабиринта, чтобы в мир мертвых было недалеко идти.

Страшно ли мне? Уже непонятно. Есть злость, есть усталость. Еще смотритель этот из головы не выходит.

Я стояла у входа и снова чувствовала странное сопротивление. Ноги горели от желания ступить, но воздух передо мной сгустился до непреодолимой преграды. Потопталась, удобней вставая на дорожке – дальше две ноги вместе я уже поставить не смогу.

Шаг.

Давление на грудь усилилось. Подошву пронзило огнем. Мурашки пробежали по телу, закопались в волосах. Капюшон слетел. Волосы все-таки поднялись.

Шаг.

Мох и лишайник в темноте черные, ничего не было видно, но ограничительные камешки не давали сбиться, ступня четко вставала в неглубокую ложбинку.

Третий шаг заставил резко повернуть направо и засеменить, засеменить, потому что я начала терять равновесие – ставить одну ногу перед другой без возможности хотя бы чуть увеличить пространство шага означало неустойчивость.

Мне казалось, что движение мое бесконечно и что вокруг уже светло – начинался рассвет. Но это было не так.

Поворот я пропустила. Ногу вывернуло, и я присела, держась за камни, безжалостно сдергивая с них мох. В спину что-то ткнулось: мол, иди-иди, не останавливайся. Нога в черной брючине. Черные сапоги.

Вставать оказалось чудовищно тяжело. Словно из ног вдруг вынули мышцы. Но я шла. Было чертовски больно.

Я закончила большой круг, дорожка изогнулась, теперь уже налево, и снова повела меня к центру. В висках от усталости стучало, я начинала видеть дергано: включилось – выключилось, включилось – выключилось. В момент «выключилось» становилось абсолютно темно, а во «включилось» я мельком видеть мохнатые бортики дорожки.