– Ну да, круто.

Разговор опять застопорился.

Я смотрела на далекие Соловки.

– А ты там как? Выздоровела?

– Ну да, – буркнула я. – Почти. Вернее выздоровела, но потом… Хочу все описать. Поможешь?

– Конечно! – обрадовался Шульпяков. – Возвращайся! Надо было раньше что-нибудь такое сделать, чтобы ты не уезжала.

– Велосипедист ты недобитый, – завелась я с полоборота – мне не хватало только, чтобы теперь Шульпяков меня угробил. – Чтобы он у тебя там навсегда остался! Чтобы цепь у тебя проржавела и руль покривел… Чтобы ты всю жизнь на самокате ездил!

Я долго говорила, пока не поняла, что на том конце тишина. Дунула. Потом вспомнила, как в трубке что-то перед этим пискнуло.

Минута. Деньги кончились. На самом важном месте. Как всегда. Успела пожалеть, что не все сказала. Потом сразу пожалела, что сказала не то, что Шульпяков теперь неправильно все поймет. Или вообще обидится. Потянулась перезвонить. Но подумала про деньги, что надо идти к маме, просить, чтобы перевела.

Я загрустила. Все неправильно. Середина августа. Теперь меня мама вряд ли отвезет в деревню – оставит в городе. Перед этим еще надо вернуться в этот город.

Закрыла написанное на ноутбуке, отдала его хозяину и пошла к мосткам. Гигант Володя стоял у спуска к воде, уперев руки в бока, и смотрел на Соловки, куда нам не суждено было сегодня попасть.

– А вообще я считаю, что все правильно, – пробасил он. Не мне, а так, мирозданию. Из всего мироздания откликнулась одна я:

– Что правильно?

– Все! Что ни делается – все правильно. Ну и не попадем мы на эти Соловки, ну и ладно. Что скажешь?

Я зажмурилась. Сказать хотелось сразу и обо всем:

– Мы проводники душ мертвых в иной мир.

Лицо Володи дернулось. Он погрустнел, пошарил взглядом по горизонту.

– Ну, – начал он, – и так можно.

А я ведь никогда не узнаю, что произошло. Зачем Юлечка приходила и ушла ли она насовсем. Полосатый сказал, что поведение мертвых не объяснить логикой живых. Да и у живых с логикой тоже не очень.

Мама в предбаннике церкви сворачивала выданные нам на ночь спальники, шуршала пакетами, закрывала сумку. Я потянула за кончик свое одеяло. На деревянном полу было спать жестко, но удивительно приятно.

Мама долго, очень долго молчала. С икон осуждающе смотрели глаза святых.

– Ты знаешь, когда я была маленькая, у нас в деревне парень один был. Такой настойчивый. Сережка. Он любил истории страшные рассказывать. И вот он рассказал выдумку, что по нашей стороне реки ходит призрак, ищет того, кто его убил. Черный призрак, а в руках у него нож. Я тогда несколько ночей не спала. Может, у тебя то же самое?

Я покачала головой. Бедная мама пыталась мне помочь.

– А он еще, дурак, парней подговорил поорать под моими окнами. У нас хороший пес был, мы его на ночь спускали с цепи. Гонял их всех.

– Собираемся, собираемся, – гудел на улице гигант Володя. – Гонят нас.

Я вышла на улицу. Холодный ветер бил в грудь, не давая идти. Я развернулась, потому что идти задом было легче, чем передом. Мама все еще стояла на пороге церкви.

– Не будет больше никто никого пугать! – крикнула я. – Все кончилось.

Я и правда верила, что все кончилось.

Ветер принес с собой какой-то звук. То ли звал кто, то ли плакал. Знаете, бывает: в порывах слышится непонятное. Может, Юлечка кого зовет?

Маринка пропала в среду утром, 10 августа, а в четверг Томка нашла Маринкину тетрадь с истрепанной обложкой.

Тетрадь лежала в кустах. Страничка, на которой заканчивался текст, была заложена ручкой. Как будто Маринку на минутку отвлекли, она отвлеклась от работы…

И больше к ней не вернулась.

Томке стало страшно. Она смотрела на одинокую тетрадь и боялась к ней притронуться, словно это был не обыкновенный набор листочков, а сама Маринка Гусева. Только не живая, а мертвая.

Гусева исчезла утром, сразу после тренировки. Ребята отплавали свою норму, потом тренер Наталья Ивановна разрешила немного отдохнуть, и они как ненормальные снова бросились в воду. Маринка с утра чувствовала себя плохо, отлеживалась в палате. Но когда все вернулись, Гусевой уже не было. Постель ее была вся перевернута, как будто Маринку насильно стаскивали на пол. Больше ее не видели. Испарилась. Ни около домиков, ни около столовой, ни у моря Гусевой не было.

Томка упала на колени рядом с кустом.

Значит, вчера она сидела здесь, ждала, когда позовут на обед, и писала свой дневник. Зачем Маринка сюда поднялась? Она даже на постели сидела с трудом. На обрыв надо карабкаться. После такого подъема Гусева должна пластом лежать, а не дурацкий дневник заполнять! А что она делала потом? Встала и растаяла в воздухе?

Это все Светка!

Томка дала слово, что плакать больше не будет. Все слезы были выплаканы вчера. Ревели хором все девчонки, мальчишки особняком стояли в стороне и не знали, что делать. После обеда они прочесали побережье, выходили к дороге.

Никаких следов.

Бегали в ближайший поселок. Оттуда ходил автобус до города. Местные жители плечами пожимали. Чужие у них не появлялись.

Маринка как в воду канула.

Томка посмотрела вниз. С обрыва открывался красивый вид на море. Оно искрилось в лучах солнца. Глазам больно на него смотреть. Легкий ветерок подгонял еле заметную волну. Был полный штиль, как говорят моряки. В такую погоду тяжело утонуть. Маринка слишком хорошо плавала, чтобы пойти ко дну при любой погоде.

Волчья бухта, где обосновалась школа спортивного плавания, была узкая. С двух сторон ее плотно охватывали горы. Если отплыть подальше и что-нибудь крикнуть, например: «Харитонова – дура!» – это слово полчаса будет эхом метаться между гор.

Если бы Маринка тонула, она бы крикнула, и ее услышали бы.

Это все из-за Светки!

В секцию по плаванию Томка Цыганова пришла самой первой и плавала лучше всех. Тренер Наталья Ивановна удовлетворенно кивала и не забывала повторять Томкиным родителям, что из их дочери вырастет настоящая спортсменка. Если, конечно, Тамарка не начнет лениться. А потом пришла Маринка Гусева. Она переехала в их город откуда-то издалека и плавала не ахти как хорошо. Сначала. А потом она обогнала всех. Цыганова и оглянуться не успела, как Маринка опередила ее на соревнованиях, а потом и вообще стала бодро скакать с разряда в разряд.

– Талант, – обронила как-то Наталья Ивановна.

Талант, где ты?..

Томка шмыгнула носом, вытерла слезы и робко подошла к кусту. На нее смотрели длиннющие колючки. Изрядно расцарапаешься, прежде чем доберешься до тетради. Томка спустила пониже рукава рубашки и сжала зубы. Ничего, терпеть боль она умеет.