И только на Форуме я останусь. Пока в темах будут всплывать мои сообщения – я сама останусь на Форуме, и только там я буду жива, пока жив Форум.

Боже мой, конечно же, Форум!

У меня в личке все телефоны – и Норда, и Гейши, и Анетты, и еще многих. И я могу написать любому из них или создать тему и попросить совета, помощи – да запросто! Главное теперь – добраться до Интернета. Форум не оставит меня в беде, мы все там друг за друга в тяжелые времена, и туда я могу прийти, не опасаясь, что приведу с собой беду: какая беда виртуальному миру от реальных негодяев? Пойди найди нас, мы же духи бесплотные, призраки Интернета, форумные аватары.

В одном из шкафов обнаружилась большая картонная коробка, в которой аккуратно уложены катушки ниток, шпульки, иглы и большие ножницы. Ну, сейчас откроется пошивочная мастерская. Не то чтоб я умела шить, но своим куклам наряды я шью самолично. Думаю, что соорудить для себя нечто, в чем я смогу выйти наружу, не привлекая внимания, тоже смогу. Пусть даже это займет какое-то время.

И мне очень хочется есть. Вернее, не так. Я не голодна, но мне хочется пожевать. Еда успокаивает меня, вот что. Она осталась практически единственным доступным мне удовольствием – потому что личной жизни в том понимании, которое люди в это вкладывают, у меня нет. Я хотела только Билли-Рея, и я представляла, как мы вот встретимся и… Нет, на самом деле я не хотела встречи, потому что знала: на этом все закончится.

Мне всегда хотелось идеальных отношений, но идеальные отношения невозможны с неидеальным мужчиной, а мне только такие и попадались. Нет, я готова мириться с некоторыми недостатками, но не с теми, что имелись у мужчин, с которыми я встречалась. И все они были невероятно обыкновенные, скучные, они не понимали ни меня, ни Форум. Ни один из них не был способен на поступок, ни один из них не был нужен мне, потому что все мои мысли заполнял Билли-Рей. Я сама его себе придумала, и он, как назло, оказался именно таким: суперменом, мачо, идеальным во всех отношениях. И у нас с ним было столько общего, что меня это иногда пугало.

И именно он меня предал.

И сейчас я думаю, что больше не хочу никаких отношений – ни реальных, ни виртуальных, я выберусь из этой передряги и, наверное, найду донора спермы, забеременею и рожу ребенка, чтобы никто не выбросил моих кукол и мой сундук с замками, когда меня не станет.

Но Билли-Рея нужно выбросить из головы прямо сейчас. Никогда не прощу, как он со мной поступил! Как я могла поверить, что… В общем, дура я, конечно, – кроме того, что уродливая каракатица.

А теперь аккуратно пришью на манжеты куски меха со второго воротника, и у меня выйдет неплохое пальто из двух видов серой ткани. До колен, с симпатичным воротником и пушистыми манжетами, вполне хорошо смотрится и сидит удобно. Сейчас юбку сооружу, и будет вообще отлично.

Вот только поспать бы не мешало. Видимо, снадобье, которым угостил меня Билли-Рей, не прошло даром: голова гудит как колокол, и я изо всех сил стараюсь, чтобы строчка получилась ровной, потому что мне нужна эта юбка. Правда, мой свитер с ней не сочетается, он для брюк, в которых я сейчас, но в шкафу еще полно шмоток, из которых можно сделать что-то, что не будет привлекать внимание чужеродностью, если я сниму пальто. Я ведь найду интернет-кафе… Блин, а платить я чем собираюсь там? Билли-Рей забрал все мои деньги. Он сходил в супермаркет, закупил продукты, потом зарулил в аптеку, прикупил всякого, что, по его мнению, могло бы мне понадобиться, а сам забрал все мои шмотки, документы, деньги, электронные приблуды и свалил.

Единственное, что он упустил, – это Папашина флешка, лежащая в кармане моих джинсов. В заднем кармане, да. Карманы проверить он не догадался. А это значит, что мне нужно к компу как можно скорее.

Но вот денег нет, от слова «совсем».

Ладно же, я сейчас снова обыщу квартиру. Каким-то чудом здесь еще не побывали работники ЖЭКа – видимо, это потому, что все опечатал участковый, и он, скорее всего, делал это в присутствии понятых, а это значит, что деньги и ценности, лежащие на виду, он забрал до их прихода, но у такой сложной дамы, какой была Тамила Афанасьевна, не могло не быть тайничка, а участковому тайничок искать было невозможно ввиду сжатости сроков.

Выморочное имущество, насколько я знаю, наследуется государством, а если Билли-Рей каким-то образом внес изменения в государственный реестр и квартира теперь значится за мной, то имущество в ней тоже мое. Бумажку с двери можно и снять теперь – это если она еще не снята, потом погляжу. И хотя Билли-Рей запросто мог мне и солгать, учитывая то, как он со мной обошелся, но отчего-то в этой части откровений я ему верю, он такое мог провернуть, однозначно.

Я иду в спальню хозяйки и начинаю обыск. В открытые форточки вливается холодный воздух, и запах в квартире стал получше, но все равно ужасно. Попутно я собираю в большой пакет то, что видеть не хочу, – постель хозяйки, и что бы она сейчас обо мне ни думала, я не могу находиться рядом с ее разрытой постелью, на которой она угасала и с которой ее увезли в больницу умирать. А потому я просто брошу ее в большой пакет, заверну поплотнее, уложу в прихожей и потом вынесу на помойку.

В спальне стоит старый платяной шкаф, в котором, кроме шляпных коробок, обнаружилось несколько сумочек. Некоторые из них старенькие, а вот две – очень даже ничего, из крокодиловой кожи, одна вообще новая, даже с магазинной бирочкой и логотипом известной французской фирмы на подкладке. Боже мой, это же оригинал! Сколько она может сейчас стоить, я даже представить не могу. В сумочке обретается кошелек из точно такой же кожи, в кошельке лежит монета в один франк. На счастье. Кто-то баловал эту женщину, кто-то привозил ей из Парижа подарки: шляпки, сумочки, туфли и прочие безделушки, и она, наверное, счастливо смеялась, примеряя все это, но вот носить так и не решилась. Вот она, наша бережливость, уроки нищеты: оставлять на «потом» самое лучшее, а «потом» никогда не наступает, и вещи, которые так хранили, становятся не нужны. Но, боже мой, куда можно было пойти с такой сумочкой и в такой шляпке? В булочную? На работу? Смешно даже.

Летние платья из шелка, тафты, шифона – легкие, легкомысленные, она их не носила много лет, но хранила как память о том, что она когда-то была молода и счастлива. И был кто-то, чьи ботинки она так и не решилась выбросить. Кто-то, кого она уже не ждала, но все равно прислушивалась к шагам на лестнице. Может быть, сейчас она с ним встретилась.

В комнате кроме обычного платяного шкафа стоит старое трюмо и такой же секретер, они сделаны из красного дерева и выглядят чужеродными на этой выставке советского хлама. В трюмо не обнаружилось ничего, а под крышкой секретера лежат какие-то бумаги, вырезки из журналов и газет. По бокам секретера выдвижные ящики, полные конвертов, старых открыток, карандашей и высохших перьевых ручек. Я вынимаю ящики, выворачиваю на пол их содержимое – нет, никакого секрета, обычные ящики. Засунув руку в гнезда для ящиков, я ощущаю пальцами гладкое дерево – здесь тоже ничего нет. Над крышкой секретера башенка в цветах и загогулинах, в башенку встроены часы. Шпиль башенки украшает небольшая деревянная корона с кругляшами на кончиках, и один из кругляшей, центральный, чуть побольше остальных. Нет, вот так сразу и не увидишь, но я вижу, что он чуть больше и цвет немного темнее, совсем чуть-чуть, и мне интересно, почему это. Я дотрагиваюсь до кругляша, но он неотделим от короны, он выточен из целого куска дерева вместе с ней, и тем не менее он больше остальных. Я берусь за него покрепче и пытаюсь повернуть по часовой стрелке, но напрасно, это монолит. Со злости я захлопываю ящик, бью по короне ладонью, и она уходит вниз, виден только тот выступающий кругляш, который поворачивался по часовой стрелке, но на полпути застрял, ни туда ни сюда. Я поворачиваю его назад, против часовой стрелки, и он легко поддается – один поворот, второй, в глубине секретера что-то щелкает, и панель с часами открывается как книга.