Гамаш повернул свою лоселошадь на бульвар Монпарнас с его красными маркизами, парижанами, что читают за столиками с мраморными столешницами. Вот и «Ла Куполь», «Ла Ротонд», «Ле Селект» – кафе, в которых проводили время и выпивали Хемингуэй и Ман Рэй[41]. Где не одно столетие художники и писатели спорили, вдохновляя друг друга. А некоторые так и остались здесь навсегда. Слева виднелось кладбище Монпарнас, где лежит Бодлер, где Сартр и Симона де Бовуар упокоились навечно под одним надгробием в обществе «Поцелуя» – ошеломительной скульптуры Бранкузи.

А неподалеку, за кладбищем, вздымается уродливая башня Монпарнас как предупреждение тем, кто придерживается современного мнения, будто совершенство можно превзойти.

Гамаш и Бовуар ехали мимо прошлого. Мимо давно умерших писателей и художников. В район, где остановился Питер Морроу. Так близко к этой творческой вакханалии.

Но на удалении целой эпохи.

Они свернули на рю де Вожирар. И тут обаяние начало постепенно рассеиваться. Город Света погас и стал просто другим городом. Без сомнения, привлекательным. Оживленным. Но уже не Парижем Мане, Пикассо и Родена.

Они прибыли в пункт назначения.

Гамаш слегка натянул вожжи и почувствовал легкий удар – это лошадь Бовуара боднула его скакуна в задницу.

Бовуар и его лошадь впали в дремоту, но теперь очнулись. Огляделись вокруг.

– Почему мы остановились? – удивился Жан Ги.

Гамаш уставился на дерево, словно опасаясь, что ствол раскроется и поглотит их.

«Опа!» Клара опустилась на садовое кресло в своем саду и откинулась назад, опершись на подушку. На широком подлокотнике стоял джин с тоником, о чем она мечтала с момента посадки в раскаленную машину Мирны, в которой они добрались из Монреаля до Трех Сосен. На другом подлокотнике красовалась вазочка с чипсами.

Клара была счастлива, что вернулась домой.

– Давайте начнем с вас, – сказала она, чувствуя, как расслабилось ее тело.

Рейн-Мари, Арман, Жан Ги и Мирна пришли в сад за ее домом, чтобы обменяться информацией.

– Кажется, я знаю, куда отправился Питер, когда покинул деревню, – сказал Гамаш.

– Мы уже знаем куда. – Клара кивнула на карту, которую Гамаш разложил на столике. – В Париж.

– Да. В Париж, Флоренцию, Венецию, – перечислил Гамаш, глядя на Клару поверх очков. – Все это объяснимо, но возникает один очевидный вопрос.

– Дамфрис, – вставила Рейн-Мари.

Ее муж кивнул:

– Почему он отправился в Дамфрис? Меня отвлек этот большой вопрос, целый лес, за которым я не увидел одного старого дерева. Одной детали.

– Зачем лететь в Париж и останавливаться в пятнадцатом округе? – спросила Клара, снова выпрямившись на кресле.

– Oui. Именно.

Умные карие глаза Гамаша засветились. Безошибочный симптом. Не то чтобы он наслаждался этим, просто он умел это делать. Он напоминал шахтера с фонарем, освещающего темные штреки. Шахтера, который спускается на глубину. Иногда на опасную глубину. Чтобы извлечь то, что там спрятано.

Рейн-Мари узнала этот блеск в его глазах. И снова услышала, как бьется о стекло мотылек.

Это помогло ей преодолеть желание подняться. Посмотреть на часы. И сказать Арману, что им пора. Пора уходить. В их спокойный милый дом. Там их место. Там они могут работать в саду, читать, пить лимонад и играть в бридж. А если умрут, то в своей постели.

Рейн-Мари пошевелилась в кресле и откашлялась.

Арман посмотрел на нее.

– Продолжай, – сказала она.

Он выдержал ее взгляд, а когда она улыбнулась, кивнул и снова посмотрел на Клару.

– Почему пятнадцатый? – спросил он. – Сегодня Винсент Жильбер дал нам ответ.

– Вы посетили святого идиота? – спросила Мирна.

Это было сказано без злобы или осуждения. Они привыкли так называть доктора, почти забыв о его настоящем имени и профессии. Даже сам Винсент Жильбер откликался на это прозвище, хотя иногда поправлял их: «Доктор Святой Идиот».

Он начинал карьеру успешным врачом, стал знаменитостью. А закончил отшельником, обитающим в лесном домике. За этот промежуток времени с ним произошло многое, но началось все с пятнадцатого округа в Париже.

– Я думаю, Жильбера и Питера привлекло одно и то же место, – сказал Гамаш. – Вот оно.

Он указал на грязный отпечаток пальца на карте, словно облако покрывший нужную точку.

Все, кроме Жана Ги, склонились над картой.

Он знал, на что показывает Гамаш.

«Лапорт». «Дверь».

Пока все рассматривали карту, Жан Ги сидел с закрытыми глазами, вдыхая свежий вечерний воздух. И скучал без Анни. Утром она уехала на работу в Монреаль. Он хотел вернуться с ней, но, когда они улеглись спать, Анни предложила ему остаться.

«Найди Питера, – сказала она. – Ты ведь и сам хочешь, да и отцу нужна твоя помощь».

«Я так не думаю».

Она улыбнулась и провела пальцем по его руке от плеча до локтя.

Бóльшую часть своей взрослой жизни Жан Ги Бовуар ценил в женщинах главным образом тело. Он женился на Энид за ее груди, ноги, нежное лицо. За то, что при взгляде на нее у его друзей подгибались колени.

Но когда его собственное тело, искалеченное, избитое, дышало на ладан, когда жизнь почти покинула его, Жан Ги Бовуар вдруг понял, насколько привлекательными могут быть сердце и ум.

Его могла пленить робкая улыбка, но окончательно покорил искренний смех.

Ни у кого не подгибались колени при виде Анни Гамаш. Ее крепкое тело не притягивало к себе взгляды мужчин, ни у кого не текли слюни при виде ее приятного, но простого лица. Однако она неизменно была самой привлекательной женщиной в любом обществе.

На пороге сорокалетия счастье соблазнило Жана Ги Бовуара с его искалеченным телом и поверженным духом.

«Я хочу вернуться с тобой», – не отступал он.

«И я тоже хочу, чтобы ты вернулся со мной, – искренне сказала Анни. – Но кто-то должен найти Питера Морроу, а ты к тому же в долгу перед Кларой. И папа в долгу перед ней. Вы должны ей помочь».

Вот почему она была счастливой. Бовуар теперь знал, что доброта и счастье идут рука об руку. Что одного без другого не существует. Для Жана Ги требовалось преодоление, чтобы понять это. Анни это казалось естественным.

Они прижались друг к другу и переплели пальцы в пространстве между их обнаженными телами.

«У тебя сейчас неполная занятость, – гнула свое Анни. – Изабель ведь не станет возражать?»

Бовуар все еще не привык спрашивать разрешения у агента полиции, которая когда-то была его подчиненной. Но наутро он первым делом позвонил старшему инспектору Лакост, и она действительно не стала возражать. Он может остаться и помочь в розысках Питера Морроу.