Владыка Л’аэртэ плавно обратил взгляд на заметно нервничающую Мелиссу. Нет, девочку трогать не стоит: Тир за нее готов со всем миром сражаться. Но вот попытаться действовать через нее можно: кажется, малышка не столь агрессивно настроена. Немного более расположена к диалогу, чуть меньше сопротивляется, хотя боится гораздо больше. Правда, страшится тоже не за себя, а за… гм, жениха? Что ж. Похоже, вариант с женщинами можно уже не рассматривать. Но все остальное вполне решаемо.

– Согласен, – наконец ответил владыка. – Однако у меня есть небольшое условие.

Тир немедленно насторожился.

– Какое?

– Не волнуйся, принуждать вас ни к чему не будут. Проблема в другом: меня очень беспокоит факт присутствия в моем лесу необученного мага. Причем весьма сильного мага, у которого вряд ли была возможность учиться у своих… э-э-э… смертных родителей. Сомневаюсь, что они имеют даже приблизительное представление об «Огне жизни» и о твоей истинной силе. Но раз уж вы «случайно» оказались здесь, хочу предложить тебе обучение.

– Не понял?

– Без хорошего наставника ты не справишься с «Огнем жизни», – спокойно пояснил владыка эльфов. – Поверь, я знаю, о чем говорю. Если ты не научишься управлять своей силой, могут пострадать твои близкие: друзья, любимая девушка…

Тир прикусил губу.

– Я справлюсь.

– Когда ты первый раз коснулся его? Три дня назад? Четыре? Сегодня ты едва сдержался, хотя серьезной опасности для вас не было. А что будет, когда твоя сила возрастет?

– А она возрастет? – робко высунулась из-за спины юноши Мелисса.

Владыка ободряюще улыбнулся.

– Намного. Представители нашего рода не зря так долго учатся управлять ею. Порой не одну сотню лет, потому что только умея ее сдерживать, можно достичь истинного могущества… Кстати, я бы хотел кое-что уточнить насчет того пожара.

– Нечего уточнять, – хмуро буркнул Тир. – На нас напали. Какой-то мерзавец положил на Милле глаз, пока мы были в Аккмале, и последовал за нами, после чего с помощью дурака-мага и пары десятков помощников попытался взять силой. Из засады напал, ползун гадливый. Вала ранили, а мне ничего не оставалось, как…

– Но ты ведь этого не планировал?

Тир подозрительно покосился на мягкую улыбку царственного родича. Знает? Догадался? Что-то почуял?

– Нет.

– Значит, ты действительно в первый раз воспользовался «Огнем жизни»?

– Верно, – неохотно признался Тир.

– Хорошо. Как ты смотришь на то, если тебя будет обучать старший хранитель Иттираэль?

– Плохо, – совсем насупился юный маг.

– Ладно, – ничуть не смутился владыка. – Тогда кто-то из равных ему? Аттарис, Брегарис, Барронис, Терринис, Лавванис… Линнувиэля сейчас нет, поэтому остались только эти пятеро. Выбирай, кого хочешь. Они все опытны и прекрасно осведомлены об особенностях нашего дара, хоть и не относятся к правящему дому.

– Сколько им лет?

– Все старше пяти веков: более молодые маги… даже потомки второстепенных ветвей рода… к должности хранителя не допускаются по причине нестабильного дара. Ну, за очень редким исключением.

– Нет.

– Гм, – озабоченно нахмурился царственный эльф. – Иттираэль был бы для тебя идеальным кандидатом: он больше девяти веков растит наших магов. У него учились даже мои сыновья…

– Нет.

– Ты ведь никого из них не знаешь.

– Нет, я сказал! – упрямо набычился Тир, и владыка сразу понял, что ничего не добьется. – Я не стану учиться у того, кто уже запятнался…

Юноша внезапно осекся и быстро отвел глаза, но опытному магу хватило и доли секунды, чтобы распознать вспыхнувшую там лютую ненависть и мысленно охнуть.

Проклятье! Неужели знает?! Уж не в памяти ли отца он нашел сведения о позоре совета старейшин и всего Темного леса почти двухвековой давности? Том самом, после которого один из сыновей повелителя изуродовал родовой ясень и проклял свой дом, а второй стал по-настоящему одержимым?! Темная бездна!

Владыка эльфов помрачнел и машинально коснулся груди, где под роскошной белоснежной мантией до сих пор хранился разбитый перстень в виде свернувшегося кольцом дракона, сжимающего в пасти искореженный, мертвый изумруд. Невольно вспомнил все, что было им открыто каких-то два десятилетия назад, и тяжело вздохнул, силясь унять обрушившиеся на него воспоминания.

Двадцать невинных жизней – вот цена, уплаченная за попытку стать творцом новой расы. Тогда это казалось оправданным, потому что смертные – весьма дешевый материал для исследований. Чуть разумнее животных. Слабые и презренные. Казалось, кто может помешать перворожденным в их желании стать сильнее? Да только в один прекрасный момент прошлое вернулось и ударило по зарвавшемуся владыке с такой силой, что вся его жизнь разом полетела под откос. Та ошибка дорого ему обошлась. Она стоила ему самой жизни, и нынешний Уход, о котором стоящий напротив мальчик еще не знает, – лишнее тому подтверждение.

Тот день в Интарисе, когда довелось увидеть отлученного от рода сына, дался повелителю тяжело – бушующими эмоциями, чужой болью и кровью, пролитой во имя великой цели, страданиями, которые довелось прочувствовать на своей шкуре, и безнадежными попытками вырваться из этого кошмара… Да, это был позор. Позор всего рода. Досадная ошибка, недальновидность, за которую была запрошена неподъемная цена. Именно тогда он впервые почувствовал, что его дом неумолимо катится к закату. Рушится, как замок из песка на берегу, размываемый равнодушными волнами времени и сухим ветром перемен.

В этот миг он вспомнил и боль, пришедшую за внезапным пониманием. Собственное отчаяние, непрерывно растущее из года в год. Бесконечные размышления о том безумии, за которое весь Темный лес оказался наказан сполна. Слова младшего сына, во второй раз отрекшегося от дома… да, теперь владыка Тирриниэль начинал его понимать. Раз за разом читая в тишине священной рощи разбитый родовой перстень старшего сына, наконец-то понял причины отказа и болезненного отторжения. Да только поздно что-либо менять: Торриэль никогда его не простит. Может, согласится прийти на похороны, скажет прощальное слово, но не больше.

Владыка, к собственному несчастью, понимал и это. И уже был готов принять очередной удар судьбы, но надеялся, что сумеет дожить до того времени, когда сможет сказать хоть слово в свое оправдание. А еще он хорошо помнил маленькую женщину, которая перевернула с ног на голову весь его мир. И не забрала его бесконечно долгую жизнь, хотя имела полное право оборвать ее еще двадцать лет назад.

Он помнил ее. И честно соблюдал данное тогда слово, больше не позволив старейшинам даже заикнуться о повторении того опыта. Но сделал это не из-за страха перед пришествием в чертоги кровожадных монстров. Не ради смертных, как в последнее время начали считать некоторые из хранителей. Даже не ради себя, хотя это было бы оправданно. А ради того выражения, которое впервые в жизни увидел в глазах поразительно изменившегося сына.