Каждый раз, когда я думаю об этом «но» Титула, мне невольно становится его жаль. Щит добродетели, висевший над воротами, — театральный занавес для зрителей, не более того. Не милосердие отвращало Титула от того, чтобы стать клятвопреступником, а гордыня и бессилие. Бессилие заключалось в том, что он не знал тайны пробуждения Духа, и даже если бы он хотел ее выдать, то все равно бы не смог. А гордыня, — так это не примирение с той ролью, которую отводили для него короли. Стать на чью-то сторону? Он, Черный Замок?! Да как они дерзнули?

Титула на самом деле гораздо больше устраивало то положение, при котором вот уже год его умоляют. Короли склонили головы! А ныне и сам Святой Орден, — самый ненавистный противник его Замка, снизошел до просьбы. Она походила на ультиматум, но все же это было прошение.

Титулу нужно было хорошо подумать, прежде чем давать ответ.

— И это все, о чем вы просите? — Бросил он слишком небрежно.

— Нет, — Аурум, не смотря на опасения, что его могут выставить в любую минуту, держался уверенно и очень невозмутимо. — Я бы хотел еще просить вашего гостеприимства на какое-то время. Каким бы ни был ваш ответ, я, прежде всего, должен сам убедиться в том, что Замок, — надежная крепость.

Подумав о предосторожности скорых решений, Титул дал согласие на то, чтобы Аурум мог задержаться в Замке несколько дней. Когда твое величие и твое могущество всего лишь воздух, сжатый в кулаке, — не стоит горячиться. С королевскими послами можно было не церемониться, но со служителем Ордена стоило вымолвить:

— Хорошо, господин Аурум. Вы можете оставаться в Замке, сколько пожелаете и лично узреть то, что никто из нас не алчет войны…

— Благодарю вас.

— Слуги разместят вас в Палатах Странника.

И я в свою очередь отпустил гостя от своего взгляда. Я остался с Титулом в покоях и еще долго наблюдал за его резким лицом. Он, даже находясь без свидетелей, редко позволял лишнему мускулу шевельнуться, изобличая то или иное в его раздумьях. Но его надетая маска для меня не преграда. Его истинное лицо коробилось от злости. Он не я, но и от него не ушло ощущение, что с приездом этого человека в его привычной жизни что-то изменится. Он думал, — что ему делать, чтобы насадить свою волю и свою независимость над великим Орденом, убедить этого незваного гостя убраться вон униженным и поверженным перед его могуществом, и чтобы они, эти религиозные фанатики даже не смели и думать о таком безумии, — идти войной против него. Непобедимая Стража порубит всех, сколько бы их ни было. Пользы от их гибели не будет никакой, но тень на имя Титула могла упасть слишком тяжелая и слишком черная даже для славы его Замка.

Как часто я смотрел на него.

Как часто вместе с жалостью меня брала оторопь от его темного душевного нутра, столь схожего с нутром одного древнего короля королей, черного стервятника…

А Тактио все никак не возвращалась. Прибытие постороннего, сутолока, свет из окон Палат не давали ей показаться из-за своего укрытия. Ни к чему было знать остальным обитателям, что она куда-то отлучается из Башни, как только стемнеет.

Пора было растапливать камин, подогревать похлебку из бобов и мяса, заполнять ее покои теплом. Разве не для этого она меня создала, — чтобы кто-то всегда ждал ее возвращения. Постепенно все уснуло, и даже Аурум, не смотря на свою тревогу и волнение, — под чьим кровом он ночует, — заснул, не смея противоборствовать больше своей усталости. Ведь столько был в пути.

Маленькая сутулая фигурка прошмыгнула сначала через одну лунную полоску, потом через другую, в спешке пересекая большую внутризамковую площадь. Девушка отворила двери в Башню Сирот ровно настолько, насколько нужно было для ее прохода, и оказалась у двери в свой дом.

Люк в полу открылся, и госпожа быстро поднялась по ступеням. Ее бледное личико, немного опечаленное тем, с каким чувством она уходила сегодня от своего друга, вдруг осветилось не только светом очага, но и внутренним. Как я жалел, что она не могла видеть моей счастливой улыбки.

— Спасибо, Патрик.

Тактио скинула плащ, немного постояла у огня, прежде чем снять маленький булькающий котелок с крючка. Для этого она надела поверх своих обычных перчаток очень плотные и толстые, длинною не многим выше локтя.

Она всегда была молчалива после своих свиданий. И никогда мне не рассказывала, — о чем они говорили в этот раз. По обыкновению, я лишь уселся на край столешницы и наблюдал за ее трапезой. Похлебка была горячей, и Тактио, сгорбившись, несколько минут мешала ее деревянной ложкой, думая о своем. Она не знала о том, что знаю я.

День моего создания был прекрасен.

Ее отец, будучи уже не очень юным влюбился в одну женщину, что жила в селе рядом с городом. Она была вдова, и от своего замужества детей не нажила. Но Колдуна из Черного Замка полюбила искренне. Бездетную хворь ее, как оказалось, можно было вылечить травами, а колдун, которого лишь называли так, был искусным изготовителем многих целебных снадобий. Его род магических сил не передавал так же, как можно было передать состояние или право владения, потому одни только знания позволяли ему поддерживать миф колдовства. Он всегда говорил, что ни к чему волшебство, когда у тебя в сердце любовь, а магическую силу дает сама природа, стоит только прислушаться к ней и прочесть ее мудрые книги полей, долин и лесов. Сочные травы, душистые ароматы, стебли, ветви, соцветия, — вот то, в чем он действительно не знал себе равных. Он врачевал обитателей Замка и помогал, чем мог, всем людям, что к нему обращались.

Вскоре родилась Тактио. И то неожиданное, что открылось им спустя некоторое время, озарило жизнь родителей и счастьем, и страхом. У нее единственной, спустя много столетий ученых, но простых, как все люди, потомков, оказался дар истинной, сакральной, магической сущности мира. В руках. Едва только ладошки прикасались к больному, к увечному, к уже умирающему существу, как все исчезало. Не оставляя ни следа, ни шрама, ни слабости тела, какая может быть у пережившего тяжелую чуму или страшные раны. Повинуясь своему предчувствию, они сделали это тайной для всех. Потому что понимали, — узнай об этом мир, ее жизнь сделалась бы совсем нелегкой.

Вместо этого мир узнал о другом, — что якобы Колдуну-врачевателю, травнику из Замка Духа Жажды удалось создать эликсир жизни. И это его чудодейственные капли возвращали здоровье больным. А Тактио, в своем маленьком, но разговорчивом возрасте, приняла эту тайну и лечила людей, обманывая их. Эликсир, которым ее отец поил страждущих, был снотворным зельем, после которого спящий не видел и не помнил, — чьи руки к нему прикоснулись, и чьи ясные глаза смотрели с состраданием на его недуг.

Несколько лет назад родители девочки исчезли. Странные слухи ходили, но в конце концов все свелось к тому, что они перешагнули порог Палат Погибели и сгинули в бездне позади Замка. Тактио не верила этому, и долго искала, пытаясь хоть что-то узнать в окрестностях у людей. Но все было тщетно, и больше года она прожила одна в своей Башне Колдовства в горе и одиночестве. Ей было к тому времени уже шестнадцать лет.