— Кэнди, что ты думаешь о Джеймсе Сидни? — полюбопытствовала миссис Барлоу с напускной небрежностью.

— Мм?

— О Джеймсе. Как он тебе?

— Никак. Я бы предпочла держаться от него подальше. И не разговаривать о нем во время такой приятной процедуры... — простонала Кэндис.

— Кэнди, ну что ты... Не говори только, что из-за этого мерзавца Доннари ты намерена умереть старой девой!

— Мам, мне это не удастся, даже если я очень захочу! — Кэндис рассмеялась. — Я уже давно не девственница.

— Кэнди, ну что ты такое говоришь! — смутилась миссис Барлоу.

— Правду, мама, исключительно правду.

— Ты очень приглянулась Джеймсу. Это я тебе как опытная женщина говорю.

— О, я очень рада, это крайне лестная оценка моих достоинств, но давай не будем больше о нем! Я всей душой желаю папе успеха — с ним ли, с кем-то другим, — но слушать про Джеймса Сидни я не хо-чу! — Кэндис приподнялась на локтях. Ее глаза метали молнии. Получасовой труд массажистки прошел впустую.

— Ты невыносима!

— Мама, ну что ты, я такая же, как ты!

— Вот уж не надо! Если бы я была такой недальновидной, как ты, я бы ни за что не вышла замуж за твоего отца и вас с Джереми не было бы и в помине!

— А я думала, ты вышла за папу по любви, — поразилась Кэндис.

— Да, по любви, но бывает любовь умная, а бывает безрассудная. Молись, чтобы тебя миновала вторая.

— Хм. А мне кажется, любовь — она и есть любовь, — задумчиво проговорила Кэндис.

— Ох, только не говори, что собралась проверять правдивость поговорки «с милым рай и в шалаше»! Влюбишься в какого-нибудь голодранца — отец с тебя три шкуры спустит, а его вообще в порошок сотрет. Тоже мне... Будь умной, дочка, и тогда в жизни тебя ждут успех и процветание.

Кэндис не ответила, только спрятала лицо. Ей не хотелось, чтобы мать увидела, какая бледность разлилась у нее по щекам и какое затравленное выражение появилось во взгляде.

Она была возмущена до крайности. Еще немного, и она просто лопнет от возмущения, как воздушный шарик!

Кэндис постучала ножом по столу. Нет, на шарик она не похожа. Скорее уж набросится на официанта и разделается с ним при помощи подручных предметов. Хотя при чем тут официант? Нужно, справедливости ради, все-таки дождаться Глорию.

Брэндон приглашал ее на ланч, и она согласилась, и они даже сумели договориться о месте — а это было нелегко, уж поверьте! — но тут позвонила Глория и, драматически задыхаясь, попросила Кэндис о встрече. Срочной. Потому что дело не терпит отлагательств. И если она, Кэндис, откажется, то будет до конца жизни жалеть, что не выслушала подругу в этот невероятно красивый и такой трагический апрельский день...

В общем, Кэндис, конечно, согласилась и примчалась в итальянский ресторан, где они обычно встречались с Глорией, аж за пятнадцать минут до назначенного времени.

Она ждала уже больше получаса.

А Глория все не шла и на звонки не отвечала.

Сначала Кэндис скучала. Потом взялась заказывать закуски. Потом стала нервничать. Потом вскипела возмущением. И в конце концов испугалась не на шутку. Кто знает, что могло приключиться с Глорией по дороге сюда? В каком состоянии она садилась за руль?

Когда Глория — с опозданием на двадцать шесть минут — переступила порог «Траттория италиана», Кэндис не знала, расцеловать подругу или все-таки убить.

— Кэнди, прости, я знаю, я свинья!

— Не смей отбирать у меня сладкое право назвать тебя свиньей! Это была моя, моя реплика!

— Называй как хочешь, только не убивай. Я умру своей смертью. Причем, кажется, в самое ближайшее время.

— Что ты такое говоришь, дуреха?

— Констатирую факт. А что ты ешь? Пасту с плесневым сыром?

— Да, у них новый соус. Мятный. Все вместе «звучит» очень интересно. Так что с тобой случилось?

— Погоди, я сделаю заказ, чтобы потом не отвлекаться на дела земные. Эй, официант! — Глория беззастенчиво пощелкала пальцами.

Что-что, а «обращаться с обслугой, как с обслугой» она умела. Кэндис, которая церемонилась с каждой продавщицей и каждым уборщиком, за что иногда нещадно себя ругала, даже завидовала этому умению. Особенно в минуты, когда нарывалась на «молчаливое хамство». Поэтому так здорово ходить по магазинам и в ресторан с Глорией — она никому спуску не дает, у нее все как шелковые.

Подошел улыбчивый тонкокостный юноша, принял заказ. Глория знала местное меню на память.

Судя по величине заказа, если Глория и умрет в ближайшее время, то никак не от истощения. Анорексия ей явно не грозит.

— Ну? Ради чего мы здесь собрались, как на учения?

— Ради меня. Я должна с тобой поделиться. Все идет наперекосяк. — Глория помяла салфетку, а потом принялась рвать ее на мелкие кусочки. Между бровей ее залегла озабоченная складка.

— Что?

— С Майком.

— Как? Он тоже оказался подлецом? Он хочет тебя использовать? Что, что ему нужно? Деньги? Связи?

— Ты забыла? Он ничего не знает ни о деньгах, ни о связях. Думает, что я — только не смейся — секретарь в адвокатской конторе. Я рассказываю ему про контору матери.

— Серьезно? Впрочем, чего удивляться, я рассказываю про еженедельник, который читаю... Ну да ладно: что случилось-то?

— Я влюбилась, — произнесла Глория таким тоном, каким говорят: «Этому самолету не суждено было приземлиться в пункте назначения».

— В кого? — не поняла Кэндис.

— Как в кого? В Майка, конечно! Не думаешь же ты, что я какая-нибудь там... и сплю одновременно с несколькими парнями!

Кэндис замерла. Сначала — обработать информацию, потом только — двигаться. Какая-то нестыковка, большая нестыковка...

— Слушай, а почему ты подаешь это во-первых, как новость, а во-вторых, как трагедию? — спросила она в конце концов.

— Что значит почему? Начнем с того, что я не планировала никаких долгих отношений с Майком, и тем более чувств. Я думала, что это будет славная история, из тех, что приятно вспомнить в старости. Ну и любовник он первоклассный. А я здоровая молодая женщина, мне нужно...

— Глория, избавь меня от этих подробностей!

— Ладно-ладно-ладно! Скромница Кэнди не любит откровенных сцен и даже смелых намеков...

— Итак, ты влюблена в Майка, — напомнила Кэндис. — Дальше-то что?

— А как ты думаешь? — Глория невесело усмехнулась. От ее развязности не осталось и следа. — Дальше... Дальше будет больно. Непременно будет.

— Ну... почему же непременно? Глория, ты ведь старше меня, должна понимать, что не все романы заканчиваются у алтаря.