— Может быть.

— Если что — только скажите, я мигом принесу вам кофейник в мастерскую.

— О да! Спасибо, Генриетта. Ты чудо. Все-то ты помнишь... — Кэндис улыбнулась. Она действительно любила пить кофе в мастерской прямо за работой. Когда она была маленькой, Генриетта ругалась из-за перепачканных глиной чашек. Потом перестала. — Можешь идти.

— Да, мисс Кэнди.

Кэндис спустилась в свою комнату, сбросила перепачканную одежду — фартук фартуком, но по-хорошему нужно работать в робе. Куда, интересно, она засунула свою специальную одежду?

Она мельком посмотрела на себя в зеркало — и задержала взгляд. Она стояла в одном нижнем белье цвета морской волны посреди большой, полной прелестных безделушек комнаты. Она даже испытала удовольствие оттого, что раздета сейчас. Красиво. Она напоминала фарфоровую статуэтку в коробке, набитой пестрыми лоскутками, ленточками, бантиками. Красиво — и функционально. В мягком не разобьется при перевозке.

Ну да она не фарфоровая. И столько цветной ваты, материи и подушечек ей не нужно.

— Завтра же выброшу все лишнее, — пообещала себе Кэндис и почувствовала, как стало легче дышать.

Это же ощущение легкости наполняло все ее тело. Странно, она несколько часов просидела на одном месте, и всего движения было — ласкать глину руками. Тем не менее Кэндис чувствовала себя так, словно сбросила с плеч огромную тяжесть. Еще немного — и на спине вместо ненужной ноши прорежутся крылья. Если, конечно, чувства ее не подводят.

Кэндис вскинула руки вверх, хлопнула в ладоши, быстро обернулась вокруг своей оси, расхохоталась — ни с чего, просто так, от ощущения свободы и счастья. Помнится, она еще недавно размышляла о шабаше? Да, там ей самое место...

В этот момент зазвонил мобильный, который она оставила на кровати.

Брэндон!

Вновь шевельнулось в груди тяжелое беспокойство. Ну неужели ей уже и побыть в состоянии блаженной гармонии с миром нельзя дольше нескольких минут?

Впрочем, если совсем уж честно, беспокойство беспокойством, а сердце ее забухало еще и от горячей радости.

— Алло!

— Привет, ты жива?

— Да, а почему бы и нет?

— Я звоню тебе уже в двенадцатый раз...

Кэндис не могла понять, нравится ли ей претензия в его реплике или нет. Он за нее волнуется — это плюс. С другой стороны, неужели он пытается ее контролировать? Да как он смеет?!

Хотя... какая разница. Все равно со дня на день нужно все это заканчивать.

— Счастливое число, — небрежно буркнула Кэндис.

— Что?!

— Двенадцать, говорю, счастливое число.

— Ты еще и издеваешься надо мной?

— Ты звонил, чтобы поссориться? — с надеждой спросила Кэндис.

— Нет, вообще-то чтобы узнать, как у тебя дела и когда мы встретимся. — Брэндон как будто враз успокоился. Или сделал вид? Нет, ни тени горячности или недовольства в голосе. Удивительный мужчина.

Повисла пауза.

— Хорошо, Кэндис, я оформлю это как прямой вопрос. Два прямых вопроса. Как у тебя дела? Когда мы встретимся?

— Мои дела преотлично. Насчет встречи... Не знаю, я была занята и очень устала, сегодня не получится точно. Давай созвонимся завтра или на неделе.

Боже мой, что я несу?! — ужаснулась Кэндис. Она представила себе еще три-четыре дня напряженного ожидания звонка и роковой встречи. В том, что встреча будет именно роковой, она почему-то не сомневалась.

— Нет. Я не согласен. Если хочешь, я приеду к тебе прямо сейчас и сделаю тебе расслабляющий массаж.

Кэндис представила себе, как Брэндон приведет свою «угрозу» в исполнение, и залилась жарким румянцем.

— Нет, — выдавила она с большим трудом. — Нет и еще раз нет! Давай встретимся завтра. Точно. В восемь я заеду за тобой.

— И снова я вынужден ответить «нет», — саркастически проговорил Брэндон.

— Но почему? — изумилась Кэндис.

— Потому что девушка — ты, а не я.

— Тогда давай считать, что я ярая феминистка. Встретимся на нейтральной территории.

— Еще немного, и я начну подозревать, что дома ты прячешь от меня мужа и двоих детей.

— Не смешная шутка.

— Возможно. Буду ждать тебя в восемь у входа в Гринакр-парк.

Ночью Кэндис чертовски плохо спала. Она как будто все время разговаривала с кем-то, только не понимала с кем: с Брэндоном, с Глорией, с родителями или с собой. И разговор этот был такой важный. Жалко, что она ни слова не могла запомнить.

Она очнулась — язык не повернется назвать это «проснулась» — на рассвете, причем очнулась свежей и полной какой-то бурливой энергии. Она быстро приняла душ, оделась и отправилась в студию.

Там она провела целый день. Невероятно! Такой творческий порыв посещал ее только в юности, в самые яркие, важные моменты: ссора с лучшей подругой, первая влюбленность, первый несмелый поцелуй... Тогда эмоций было так много, и все они были так сильны, что грозили разорвать ее тонкую душу на части, и, чтобы дать им какой-то выход, Кэндис лепила, лепила, лепила...

Сейчас она делала то же самое — выплескивала в глину, податливый, пластичный материал, все свои страхи, желания, стремления... Все, что билось в ней, как десять сердец.

В шесть Кэндис вышла из мастерской, прошла к себе в комнату, по пути велев Мине принести большую коробку, и свалила туда все статуэтки, брелоки, маленькие игрушки, подушечки, сувениры — все, что напоминало ей разноцветный мусор.

Стало легче дышать. И почему так хорошо на душе становится, когда что-то выбрасываешь?

Может, удастся также отнестись к разрыву с Брэндоном?

Забавно. Они «вместе» меньше недели, а она уже употребляет слово «разрыв».

Для начала нужно хотя бы продумать, как все это будет. Какие слова она ему скажет, как посмотрит...

И — самое важное — что станет делать после. Когда вернется домой.

С детства Кэндис усвоила один урок: если предстоит что-то трудное, страшное, вроде визита к стоматологу или укола, нужно непременно придумать, что будешь делать после того, как «страшное» случится, — и ждать этого, а не самого «кошмара». Раз в пятнадцать легче ждать счастливого времени, когда над твоей головой уже не будет висеть дамоклов меч, чем момента боли или какого-то испытания.

Кэндис в подробностях представила себе, как заедет по дороге в «Старбакс», и возьмет карамельный латте, и попросит налить туда кокосового сиропа, и с наслаждением выпьет чашку, а потом поедет... поедет просто покататься по вечерним улицам. И заедет в кинотеатр, возьмет билет на последний сеанс и будет смотреть фильм — не важно какой. А потом вернется домой. Примет ванну с ароматическими солями. Да, нужно будет сказать Генриетте, чтобы постелила персиковое шелковое белье, ее любимое. Так вот, потом она обнаженной вытянется на своих шелковых простынях и проспит до утра.