— Так будет лучше! — снова приобретя вид строгой учительницы, заявила она.

Заигравшись, они оказались в глубине парка, где было совсем безлюдно, только стояли стеной сосны в белых зимних накидках, и неожиданным островком среди них выделялась небольшая березовая роща в природной наготе.

Вдруг Антон совсем другими глазами посмотрел на Свету. До этого из некоторых характеристик, данных Верунчиком, и своих мимолетных наблюдений, сделал вывод, что она человек очень скромный, даже застенчивый, домоседка, и это мешает ей в устройстве личной жизни. Сейчас, видя, как у нее сверкают от возбуждения глаза, как она прерывисто дышит, причем явно не от усталости, подумал, что еще неизвестно, какой «вулкан» прячется внутри нее, за внешним равнодушием. Ему захотелось разбудить-освободить этот «вулкан страстей», тщательно скрываемый под маской приличия сродни оковам. Он захотел ее, здесь и в этот миг.

Недолго думая, он крепко сжал девушку в объятиях, прижался губами к губам. Она вначале несмело, осторожно стала отвечать на его ласки, поцелуи. Он все больше распалялся, и она теряла контроль над собой. Он уже полностью расстегнул ее дубленку, его руки забрались под платье, освободили грудь от лифчика. Неожиданно она поскользнулась, потеряла равновесие и, падая, увлекла его за собой.

Она попыталась подняться, но он ее удержал, продолжая освобождать от одежды.

— Ч-ч-то ты-ы д-делаешь? — стуча зубами от переполнявших ее чувств, прошептала она и послушно поддалась ему.

Секс был недолгим, даже скоротечным, но она почти мгновенно испытала оргазм, бурный оргазм, не сравнимый с тем, что до этого у нее случалось. Когда у них все закончилось, они продолжали лежать на дубленке Светы, полураздетые, не чувствуя холода разгоряченными телами, не обращая внимания на снежинки, падающие с небес.

— Это было бесподобно! — прошептала она. — Деревья, снег — и только мы вдвоем. Абсолютно не холодно и не хочется вставать!

— А придется! — Он рассмеялся. — Иначе у тебя увеличатся шансы стать моей соседкой по палате.

— С удовольствием! Я помню, что у тебя в палате одна кровать пустует… — Тут она осеклась. — Боже, что я говорю! Что я делаю!

Антон помог ей подняться, привести себя в порядок. Прощаясь, они ничего не сказали друг другу, не договорились о новой встрече.

На следующий день, под вечер, к нему заявился Миша, белый как полотно от страха.

— Катастрофа! — воскликнул он с порога.

— Что случилось?

— Санэпидемстанция опечатала емкости для слива на металлобазе. По их заключению, они вовсе непригодны для хранения в них масла для продовольственных целей.

— Может, это временно? Ты подъезжал в санстанцию? Пробовал договориться?

— Пробовал. Глухо. Более того — хозяевами емкостей заинтересовалась налоговая милиция, так что бесполезно надеяться.

— Масловозы пришли?

— Еще вчера. Экспедиторы, водители волнуются — они уже должны были вернуться. Поставщики обрывают телефон — требуют деньги за поставленное масло.

— На маслобазу выходил?

— Пробовал — говорят, что нет свободных емкостей. Ни на какие разговоры не идут.

— Неужели негде слить масло?

— Все обзвонил. В лучшем случае, предлагают дней через десять перезвонить — может, что-то и придумают.

— Влетаем в копеечку… Позвони — скажи, что форс-мажор. Заплатим за пробег и аренду автомобилей.

— Уже пробовал. Говорят, это не форс-мажор, а наши проблемы. Требуют полностью оплату за масло, возврат масловозов и неустойку за их задержку.

— Отправляй масловозы обратно. Будем судиться, если что.

— Они очень агрессивно настроены — чувствую, будут неприятности.

— И что с того? Слить масло сейчас мы не можем — масловозы надо отправлять назад. В худшем случае заплатим неустойку, но не сейчас, а через несколько месяцев — пока пройдем все судебные инстанции. А может, еще пронесет! Отправляй! Не переживай, завтра выпишусь, и вместе будем разруливать ситуацию.

Но не пронесло. Через два дня приехали те же масловозы, только в сопровождении «братков» на двух легковых автомобилях.

Офис, который арендовали Антон и Миша, состоял из двух комнат. Одна из них была юс кабинетом, а в другой работали два менеджера и бухгалтер.

Когда открылась дверь и в их кабинет вошли трое ребят с короткими стрижками, в кожаных куртках и спортивных костюмах, Антон разговаривал по телефону. Почти двухметровый верзила с перебитым носом бесцеремонно подошел к нему и ножом перерезал телефонный шнур.

— Что, делать не фиг?! — зло бросил Антон, приподнявшись с кресла, одновременно чувствуя свое бессилие перед этой троицей.

Двое вошедших демонстративно поигрывали резиновыми милицейскими дубинками.

— Поговорить надо, а телефон будет мешать разговору. Открывай свой ящик — посмотрим, что в нем! — Верзила показал на сейф.

— Что там, тебя не касается!

— Ты тоже так думаешь? — спросил верзила у Миши. — Это с тобой вчера мы говорили по телефону?

— Нет… Ключи есть у бухгалтера, в той комнате, — с дрожью в голосе, непрерывно облизывая внезапно пересохшие губы, произнес Миша.

— Чего ты еще стоишь? Марш за ними!

— Миша! — предостерегающе крикнул Антон, перенеся внимание на друга, который выскочил из-за стола, спеша выполнить приказание бандита.

В тот же момент верзила схватил Антона за лацканы пиджака и, рванув на себя, опрокинул на стол. Удар резиновой дубинкой по почкам ожег невыносимой болью, перехватил дыхание, на мгновение заставил остановиться сердце. Он был не в состоянии защититься, удары сыпались один за другим, затем его выволокли из-за стола и бросили посреди комнаты. Он был в полубессознательном состоянии.

Как в тумане он видел, что из сейфа забрали документы и печати. Потом его подхватили под руки и отволокли в «ауди», на которой приехали бандиты. Руки скрутили за спиной и защелкнули «браслеты». Вскоре он оказался на заднем сиденье, между двумя «стрижеными». Затем словно повторился кошмар далекого, туманного прошлого — его держали в подвале гаража, скованного наручниками, он потерял ориентацию во времени, оставленный в темноте, в сырости, в одиночестве. И когда завыл от злости, от невозможности что-либо предпринять, вниз спустились двое с дубинками, и ему, вновь избитому, заклеили скотчем рот. Он задыхался, не имея возможности вдохнуть полной грудью, скованные сзади руки затекли, сырость в подвале рвала кашлем грудь, хотелось есть, но больше всего пить, мучила неопределенность.

Но вдруг все закончилось. Глубокой ночью его вывели из подвала, скованного, с заклеенным ртом, усадили в автомобиль. Ему ничего не говорили, и он не мог ничего сказать.

«Может быть, это конец?!» — возникла мысль, но измученное, больное тело не отреагировало.