Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она спускалась по брусчатке вниз, к Подолу, рассматривая картины аматоров и профессионалов, выставленные вдоль всей улицы. Несмотря на разнообразие сюжетов и жанров, у нее было чувство, что они однотипны, в них не была выражена индивидуальность автора, не ощущалась душа, словно созданы они были на громадном конвейере повседневности. Особенно ее раздражали бесконечные изображения сирени, маков и подсолнухов.
«Я такие картины никогда покупать не буду, разве кому-нибудь в подарок». Утверждая так, она слегка покривила душой, так как ее месячный бюджет не предусматривал покупку каких-либо картин. Может, потому они ей так и не нравились?
Уличная картинная галерея разветвлялась: один ряд шел вниз, на Подол, другой сворачивал вправо, по аллее, соединяющей Андреевский спуск с Владимирской горкой. Иванна никуда не спешила, никто ее не ждал, поэтому, свернув вправо, она решила просмотреть картины и на этой аллее.
Ее душу чуть затронуло мастерство художника, копирующего картины Айвазовского. Она улыбнулась, разглядывая триптих, а затем остановилась, пораженная увиденным.
Ночной мрачный лес, где каждое дерево имеет свое лицо, освещен яркой луной. Среди деревьев толпа взбудораженных людей с факелами, они словно кого-то ищут, и среди них, на переднем плане, ничем не выделяющийся человек, однако он отбрасывал тень волка, резко отличающуюся от человеческих теней. Тени в темноте?
Рядом с ней другая картина, также привораживающая взгляд мастерством исполнения: страна гор, безрадостный красно-хоричневый пейзаж, освещаемый безжалостно ярким солнцем.
— Наверное, это Марс, — вслух высказала предположение Иванна, остановившись перед картиной.
— Нет, это Афганистан, — пояснил высокий мужчина спортивного телосложения, на вид лет тридцати пяти, в голубых потертых джинсах и, несмотря на вовсю светящее майское солнце, черной кожаной куртке, из-под которой виднелась черная майка.
— Вы продавец?
— Я продавец и художник одновременно. По крайней мере, сегодня.
— Вы были в Афганистане? Воевали?
— Возможно.
— Расплывчатый ответ, скорее отрицательный. Но не будем затрагивать тему Афганистана. Слава Богу, это уже в прошлом, как и страна, с которой это было связано. Меня больше интересует вот эта картина, с лесом. Деревья-люди, вроде мифических существ, которые словно хотят что-то рассказать, но не могут. А в этой человеческой фигуре ощущается некая двойственность. А лес живой и страшный… Картина нарисована прекрасно. Можно поинтересоваться, где вы для нее почерпнули сюжет?
— Картина не нарисована, а написана. Моряк ходит по морю, а художник пишет, а не рисует.
— Я вас обидела?
— Ничуть. А сюжеты — плод фантазии, не более того.
— Интересные фантазии…
— Вы хотите сказать — больные фантазии?
— Между прочим, вы сами так выразились.
— Просто я уже слышал подобные высказывания — «исполнено чрезвычайно талантливо, но…».
— Вы себе льстите.
— … смысл — словно бред параноика.
— Занимаетесь самобичеванием. Название картина имеет?
— Нет.
— Знаете, а я слышала, что если картина не имеет названия, то она не существует.
— Возможно, вы правы — за месяц картину видело множество людей, но никто не набрался храбрости ее купить. Она как бы есть, и в то же время ее нет.
— Я их понимаю… Такая картина подходит какому-нибудь замку с привидениями, и не годится для того, чтобы висеть в гостиной или спальне обычного дома.
— Вы ограничиваете возможную область ее расположения: есть еще кухня, кладовка и балкон.
— Наверное, кладовка — это то место, которое как раз подходит для нее.
— А вы не хотите ее купить?
— Упаси Господи! Хотя… назовите мне ее цену.
— Чашка кофе в ближайшем кафе.
— Вы шутите?
— Нет. Мне просто лень нести домой обе картины, а тут представляется прекрасная возможность выпить кофе.
— А если я не соглашусь на вашу цену?
— Согласитесь. Ведь картина вас заинтересовала — я заметил вашу реакцию, когда вы ее увидели. А о пейзаже Афгана вы заговорили просто так, чтобы начать разговор.
— Вы еще и психолог. Ошибаетесь — меня ваша картина не интересует. Какой-то безвестный художник… — Она повернула ее обратной стороной, где стояла подпись, и, прочтя вслух, вздрогнула.
— Худ. Барановский А. Д. — Сразу вспомнилось Страхолесье и рассказ вдовы Шабалкиной. — Барановский, как я понимаю, фамилия, а инициалы как расшифровываются? Что такое «А. Д.»?
— Антон Денисович. Можно просто Антон. А вас как зовут?
— Иванна. Пожалуй, соглашусь на ваши условия. Желательно найти кафе поближе, но времени у меня мало, я очень спешу.
— Здесь есть подходящее кафе, совсем рядом. Дима! — окликнул он продавца, расположившегося неподалеку. — Не в службу, а в дружбу — заверни эту картину и присмотри за моим товаром. Я через десять минут приду.
— Неужели продал?
— Продал, Дима, продал. И за хорошую цену.
— За сколько?
— Коммерческая тайна, не хочу кричать во весь голос от радости. Потом скажу.
Антон с Иванной немного спустились и зашли в кафе, стилизованное под старину.
— Что будем пить? — спросил Антон.
— По-моему, вопрос решен — кофе, и я угощаю. Со сливками?
— С коньяком, но за него плачу я.
— Как хотите.
Они устроились за столиком возле окна.
— Спрашивайте, — сказал Антон улыбаясь. — Вижу, что вам не терпится кое-что выяснить.
— Вашего отца звали Денис. Он случайно не из села Страхолесье?
— Потрясающая осведомленность. Вы меня поражаете… Да, именно оттуда. В том селе у меня имеется куча дальних родственников.
— А где сейчас проживает ваш отец?
— К сожалению, он умер, еще когда я был маленьким.
— Извините, я не знала.
— Отца сбил автомобиль… А жил он в Чернигове — там я родился и там сейчас живет моя мама… Удивительно: вы вроде случайно остановились у моих картин. Я вдруг решил подарить вам картину, хотя мог это сделать раньше или позже. И тут оказывается, что вы знаете о существовании маленького села на Полесье с чудным названием, и сразу пытаетесь связать его с моим отцом… Просто Знаки какие-то, указывающие на то, что наша встреча так просто не закончится.
— Не знаю, на что указывают Знаки, но я всего две недели как приехала из села Страхолесье. Там услышала о вашем отце.
— Интересно, что он такого совершил, что его до сих пор там помнят?