Отложив сигару, Карим встал и прошелся по шелковому персидскому ковру ручной работы. Этот человек, в чьих жилах смешалась кровь многих племен, любил роскошь в ее крайнем, то есть восточном понимании: элитные ковры, старинные вазы, наборный паркет, мозаичные мраморные полы, мягкие оттоманки с множеством шелковых подушек, узкие высокие окна с пестрыми витражами. В крытом внутреннем дворе его особняка в любое время года посреди мозаичного бассейна звенели струи причудливого фонтана, вечером и ночью подсвеченные, переливающиеся разноцветными огнями. Верхний, под стеклянной крышей, этаж занимал зимний сад: пальмы, орхидеи и прочие экзотические растения, названия которых знали, наверное, только непрерывно сменяющиеся садовники, что холили и лелеяли пышную флору, обновляя и подсаживая растения из специально выстроенной поблизости большой оранжереи. Хозяин словно желал даже в северных российских широтах сохранить аромат и обстановку своей жаркой родины.

Хотя кто знал, где его родина? И знал ли это он сам? И почему, черт возьми, он так цеплялся за эту среднерусскую равнину, почему не переехал в более жаркие и, вероятно, более приятные для себя места? Бизнес ведь можно вести откуда угодно. Из принципа? Из чувства противоречия? Просто по привычке, превратившейся в тупое упрямство? Восток – дело тонкое.

Андрея всегда смешила эта тяга шефа к пышной неге Востока. Эти серебряные с чернью кувшины, шелковые пуховые пуфики с золотой вышивкой, балдахины с золотыми кистями, бесчисленные шторы, пологи, занавеси, безмолвно покорные пышнотелые и волоокие женщины, готовые исполнить любой каприз повелителя, пряная сладкая жирная и всегда чрезмерная еда… А еще эти витиеватые предисловия к любой, даже самой срочной и сугубо деловой беседе, эта изнурительная, вязкая восточная подозрительность, вечная необходимость говорить недомолвками, намеками, аллегориями – и горе не уловить запрятанный в речи собеседника смысл. Ошибешься – погибнешь. В буквальном смысле. Словно общаешься с каким-то падишахом, владельцем роскошного дворца из «Тысячи и одной ночи», а не с деловым современным человеком. Но что делать: хозяин – барин, приходилось подыгрывать, хотя уставал Андрей от этих, на его взгляд, «придурей» изрядно. Глядя на всю эту жирную позолоту, трудно было поверить, что за окнами – средняя полоса России, мороз, метель, сугробы, а сразу за глухим высоким забором – заснеженный лес, через который проложена узкая, прямая, как стрела, дорога, заботливо расчищаемая грейдерами – вдруг всесильному Кариму вздумается куда-то поехать.

– Жаль, мой дорогой друг, что ты не можешь, как и раньше, следить за моей службой безопасности, – лицо хозяина было, как всегда, непроницаемо, да и по безразличной интонации было не понять, говорит он всерьез или насмехается. – Впрочем, всесилен один лишь Аллах, а ты – человек, у тебя и без того много дел, которые я никому, кроме тебя, не могу доверить. Пока никому… Пожалуй, я последую твоему совету и сегодня никуда не поеду. Тем более что нам нужно кое-что обсудить с глазу на глаз. Да входи же, что ты стоишь в дверях? Подойди сюда и расскажи, как там наши друзья в Гильменде? Безопасен ли трансфер?

Андрей вошел в кабинет, но предложения занять одно из роскошных кресел не последовало. Впрочем, сам Карим тоже не стал больше садиться, и они начали, беседуя, неторопливо прогуливаться по обширному пространству кабинета, словно по аллеям какого-нибудь парка. Или скорее по музейному залу. Даже отчасти странно было вести среди всей этой чрезмерной роскоши сухой деловой разговор о поставщиках, логистике, оптимальных схемах доставки, трафиках, оптовых и розничных ценах. Просто бизнес, ничего больше. Ни смертоносной сути товара, ни растоптанных жизней, ни кровавых разборок с конкурентами. Никакой лирики, одна сплошная экономика. Все точно по Марксу: «товар – деньги – товар». Андрею вспомнился выписанный крупными буквами над школьной доской в кабинете обществоведения тезис: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». И не поспоришь…

Трудно было понять, что думал, точнее, как относился ко всему этому Карим – его оливковое лицо сохраняло полную бесстрастность. А вот Андрей был и впрямь увлечен деловой стороной этого бизнеса. А как иначе? Он коммерсант, поставляющий на рынок пользующийся спросом товар. Он помощник, практически правая рука уважаемого бизнесмена Карима – именно Карима, а не жестокого кровавого Иорданца, о котором в определенных кругах ходили жутковатые легенды. Андрей даже мысленно никогда не называл шефа Иорданцем. Они вместе ведут дела, Андрей играет первую скрипку в оркестре, которым дирижирует Карим, – а все остальное его не касается. Не отвечает же продавец ножей за то, как тот или иной покупатель использует приобретенный у него товар. И продавец автомобилей не отвечает за статистику погибших в ДТП. И продавца водки не привлекают за чьи-то пьяные дебоши…

Просто товар. Просто бизнес.

И здесь, как в любом бизнесе, разве что более остро, более жестоко, первым правилом остается: каждый сам за себя. Никакие договоренности не бывают вечны, они существуют лишь до тех пор, пока не замаячит что-то более выгодное, ни на одного партнера нельзя полагаться, только на себя. Даже в обыденной беседе «хозяин – помощник» оба, несмотря на доверительный, почти приятельский тон, зорко следили друг за другом, стремясь вовремя уловить скрытый замысел, угрозу или ловушку.

Было время, когда служба безопасности (по сути – личная армия) Карима фактически находилась под руководством Андрея, и время это было самым кровавым, шел передел зон влияния, непрерывная война с конкурентами. Настоящая война. Изрешеченные автоматными очередями лимузины, взорванные особняки, выстрелы снайперов, ставящие точку в карьере очередного торговца «белой смертью». И в этой войне Иорданец был самым безжалостным и, к всеобщей бессильной злобе, самым удачливым полководцем. Ему везло несказанно. Его не смогли «достать» ни наемные убийцы, ни служители закона. Точно он был заговоренным. А может, и в самом деле был.

Андрея Иорданец приблизил к себе за то, что тот «думал, как шахматист»: мастерски просчитывал ходы противника, точно вычислял направление потенциального удара и умел сработать на опережение. По его совету Карим не раз уклонялся от встреч, даже самых важных, менял в последний момент маршруты поездок и автомобили. И почти всегда оказывалось, что его «хранитель» (не телохранитель, нет, непосредственной охраной «тела» занимались другие, специально обученные люди) посоветовал «в жилу». Автомобиль, в котором должен был ехать Карим, взрывался или, потеряв управление, летел с эстакады, или оказывался под автоматной очередью. Человек, намеревавшийся заключить с Иорданцем «пакт Молотова – Риббентропа», играл на деле против и либо намеревался использовать личную встречу для физического устранения «заговоренного», либо готовился сдать его конкурентам или, что бывало еще чаще, правоохранительным органам.

Карим называл Андрея своим «главным хранителем» и нередко рассыпался в похвалах его прозорливости. Андрей, однако, на этот счет ничуть не обольщался. Во-первых, «восточные сладости», как он мысленно называл эту манеру общения, значат ничуть не больше, чем европейские «спасибо» и «пожалуйста». А главное – бизнес есть бизнес, в нем отсутствуют такие понятия, как совесть, благодарность, дружба и верность. И уж тем более это справедливо для «этого» бизнеса. Было совершенно очевидно, что в подходящий момент тот же Карим – а точнее, Иорданец – легко перешагнет через труп Андрея, если того потребуют деловые интересы. Даже не ради спасения жизни. Из чистой выгоды. Или из-за своей маниакальной подозрительности, по чьей-нибудь «доброй» подставе. Мгновенно забудет все свои похвалы, все «доверие» к своему «хранителю». Был нужен – хвалили, вызвал сомнение – убрать. Примеров тому было немало, некоторые Андрей имел сомнительное удовольствие наблюдать лично.