— Играл? Что именно это значит? Как играл? Во что?

— Точно не знаю, — уклончиво отвечает Бентон. — Надо бы поговорить с родителями. — Подозреваю, что он уже разговаривал с ними. — Очень многое упущено. Так или иначе, мальчик играл во дворе, но, когда мать снова посмотрела в окно в четверть пятого, она его уже не увидела. Вышла, обнаружила на земле, попыталась поднять, потом просто взяла на руки и сразу же отнесла домой. В шестнадцать двадцать три позвонила по 911. Была сильно взволнована, сказала, что сын не дышит и, как ей кажется, чем-то подавился.

— Почему она решила, что он чем-то подавился?

— Наверное, потому, что, выходя из дому, Марк сунул в карман оставшиеся после Рождества сладости. Она еще сказала ему, чтобы он не сосал леденцы, когда будет бегать.

Такую деталь Бентон мог узнать только от самих Бишопов. Значит, он все-таки разговаривал с ними.

— Во что он играл, мы не знаем. Бегал один во дворе?

— Меня привлекли к делу только после признания Джонни. — Бентон снова уходит от прямого ответа. О том, что именно мальчик делал во дворе, он почему-то говорить не хочет. — Уже потом миссис Бишоп рассказала полиции, что никого поблизости от дома не видела, а о том, что его убили, узнала только в отделении неотложной помощи. Гвозди вошли в голову по самую шляпку, их скрывали волосы, а крови не было. Еще одна деталь: пропала обувь. Марк вышел из дому в кроссовках «адидас», и они исчезли. Найти их не смогли.

— Сумерки. Мальчик играет у себя во дворе. Трудно поверить, что он станет общаться с незнакомцем. Разве что тот расположил его чем-то, вызвал инстинктивное доверие.

— Пожарный. Полицейский. Мороженщик. Кто-то в этом духе. — Бентон рассуждает легко — наверное, тема безопасная. — Или же, что гораздо хуже, родственник, член семьи.

— Член семьи убивает мальчика, убивает жестоко, по-садистски, а потом снимает и уносит обувь? Как сувенир?

— Возможно, чтобы именно так и решила полиция.

— Я не психолог. Я играю твою роль, а так быть не должно. Мне нужно посмотреть, где это случилось. Джек на место преступления никогда не выезжал, а следовало бы. — Настроение, и без того не самое радужное, падает еще ниже. Он не был во дворе, где убили Марка Бишопа, и не был в Нортон’с-Вудс.

— Может быть, виноват другой мальчишка. Дети часто играют в игры, которые заканчиваются смертью.

— В таком случае этот ребенок очень хорошо знает анатомию.

В моей памяти фотография со вскрытия — голова мальчика с отвернутым назад скальпом. На сканере компьютерной томографии трехмерные изображения проникших в мозг четырех двухдюймовых железных гвоздей.

— Тот, кто это сделал, выбрал самое подходящее для своей цели место, — объясняю я. — Три гвоздя прошли через височную кость над левым ухом и проникли в варолиев мост. Четвертый вошел в затылок по направлению вверх, разрушив верхний шейный отдел спинного мозга.

— Насколько быстро могла наступить смерть?

— Почти мгновенно. Мальчик мог умереть от четвертого гвоздя в течение нескольких минут, за то же время, что умирает человек после остановки дыхания. Повреждения спинного мозга на уровне С-один и С-два нарушают дыхание. Трудно представить, что полиция, прокурор и суд поверят в то, что все это мог сделать другой ребенок. На мой взгляд, целью было именно причинение смерти, и убийство можно квалифицировать как преднамеренное, если только молоток и гвозди не лежали где-то во дворе. А они, судя по всем отчетам, там не лежали. Ведь так?

— Молоток был. Но в каком доме нет молотка? И отметки не совпадают. Но это ты уже знаешь. Гвоздей, таких, как те, которыми его убили, в доме не нашли. Как не нашли и пневматического молотка.

— Насколько я понимаю, такими гвоздями, с L-образной шляпкой, пользуются при настилке полов.

— По данным полиции, таких гвоздей в доме не нашли, — повторяет Бентон.

— Не стальные, железные, — продолжаю я, мысленно держа перед глазами фотографии из лабораторных отчетов и ловя себя на том, что иду по делу с Бентоном так, словно оно мое. И его. Словно мы работаем над ним вместе, как в те, далекие уже, наши первые дни. — Со следами ржавчины, несмотря на цинковое покрытие. Следовательно, купили их не только что. Возможно, они лежали в каком-то сыром месте, или на них воздействовала морская вода.

— На месте ничего подобного нет. Никаких гвоздей с L-образной шляпкой. И вообще никаких железных гвоздей. Слухи о пневматическом молотке распространял отец Марка. По крайней мере, публично.

— То есть говорил об этом репортерам.

— Да.

— Но когда? Когда отец Марка рассказал репортерам о пневмомолотке? Это важно. Откуда и когда пошел слух? Можно ли с уверенностью говорить, что все началось с отца, потому что если это так, то, значит, он обеспечивает алиби, называя в качестве орудия убийства вещь, которой у него нет, и направляя полицию на ложный путь.

— Мы так же считаем, — соглашается Бентон. — Возможно, мистер Бишоп действительно предложил средствам массовой информации эту версию, но вопрос в том, не предложил ли ему эту же версию кто-то другой?

В вопросе Бентона слышится подтекст. А что, если он уже знает, откуда пошел слух о пневмомолотке? Знает, с кого все началось. И тогда нетрудно догадаться, что именно он имеет в виду. На мнение людей об этом деле пытается повлиять мой заместитель. За распространившимся по новостным каналам слухом стоит Джек Филдинг.

— Нам нужно провести ретроспективный анализ. Тот детектив в Салеме, как его… — Столько упущений, столько надо наверстать. А я даже не знаю, с чего начать.

— Сент-Илэр. Джеймс Сент-Илэр.

— Нет, не знаю. — Я словно чужак в своей собственной жизни.

— Сент-Илэр убежден в виновности Джонни Донахью. Боюсь, уже в ближайшие дни против Джонни будет выдвинуто обвинение в убийстве первой степени. Действовать нужно быстро. Ситуация усугубится, когда Сент-Илэр прочтет письмо миссис Донахью и еще больше уверится в своей правоте. Необходимо срочно что-то предпринять. Меня это дело вроде бы не касается, но я знаю, что Джонни никого не убивал, а присяжным он точно не понравится. Он неадекватен. Он плохо понимает людей, а они превратно воспринимают его, считают высокомерным и бессердечным. Он смеется и хихикает, когда смешного ничего нет. Он груб, резок и делает все невпопад. Вся эта история — полнейший абсурд. Пародия. Классический пример самооговора.

— Тогда почему он до сих пор в госпитале? Под замком?

— Джонни необходимо психиатрическое лечение, но держать его в палате с душевнобольными недопустимо. Таково мое мнение, но меня никто не слушает. Может быть, ты поговоришь с Рено и Сент-Илэром, и они прислушаются к твоему мнению. Поедем в Салем, пройдем вместе по всем эпизодам, осмотримся.

— А как же срыв? — спрашиваю я. — Если верить миссис Донахью, первые три года в Гарварде он был в порядке, а потом его вдруг пришлось госпитализировать. Сколько ему сейчас?