— А что так? — Аесли сдержал улыбку. — Разве продолжительность жизни каменных философов не позволяет...

— Да продолжительность-то позволяет... — судья немного помялся[49]. — Нам бы до рассвета закончить. Мы с рассветом в каменных истуканов превращаемся.

— А! — догадался Аесли. — Это из-за того, что восходит солнце?

— Это из-за того, что приезжают туристы.

— Защита не возражает, — сказал Сен, посмотрел на небо и увидел, как белый диск Луны прочертил тяжело груженый Летучий Горландец.

Сен невольно посочувствовал пассажирам и на всякий случай дал себе слово, что больше никогда, никогда в жизни...

— Никогда! Никогда в жизни я больше не сяду в это такси! А-а-а!

Узнав, что детей подвозил Горландец, спасатели без лишних слов набились в повозку и приказали скорей ехать. И вот уже битый час в ушах свистел ветер, сбоку похрапывал Бальбо, впереди фыркали призрачные лошадиные силы, внизу изредка мелькали огоньки — и все это в пугающей тишине, нарушаемой только свистом в ушах, похрапыванием Бальбо, фырканьем призрачных лошадиных сил и мельканием огоньков внизу.

Словом, в том, что Асc разволновался, не было ничего удивительного. Удивительно другое: как пришедший в волнение Фантом ухитрился упасть с повозки всего дважды?

И хотя Лужж всякий раз успевал выручательным заклинанием Держи-руку-дурак! подхватить младшего следователя, после второго спасения Асса усадили между Браунингом и Харлеем, а его место на бортике занял бравый Клинч.

— И как вам это нравится? — тут же пожаловался младший следователь старшему.

— Должен признать, что мне это не очень нравится, — сказал Браунинг.

— Вот! Вы тут единственный умный человек. Сделав это самокритичное заявление, Фантом повозился, устраиваясь поудобней, и спросил:

— А что вам больше всего не нравится? Лично мне...

— Мне не нравится наш водитель. Вы видите у него синяки, шрамы, переломы рук или ног?

— Пока не вижу, — проворчал Клинч. — Но это легко исправить.

— А ведь совсем недавно он точно так же вез Мергиону Пейджер.

Минута тишины, нарушаемой только свистом, похрапыванием, фырканьем и мельканием. Ну и еще звуками шевелящихся мозговых извилин пассажиров, пытающихся объяснить необъяснимое.

— Может, они спали в дороге? — предположил Харлей.

— Не, не спали, — охотно вступил в беседу возница. — Галдели, почти как вы. Но я их быстро довез. Можно сказать, мигом домчал. Штук за сто.

— Сто штук — это сколько в милях?

— Не знаю, спидометр у меня давно ляснулся, я уж приспособился все по счетчику мерить. Не точно, конечно. Ежели клиент щедрый или, скажем, с дамой, то дорога на пару косых длиннее, если зажимистый...

— Сто штук — это сколько в часах?

— Да минут пятнадцать, не больше, я ж им ни одного анекдота не успел рассказать. У меня тут часы сломались, так я...

— Значит, — не давал себя сбить Браунинг, — мы уже пролетели то место, где выходили дети?

— Может, и пролетели, — легкомысленно ответил Горландец. — А может, вообще в другую сторону движемся. Я почем знаю? Мне сказали «Езжай скорей», я и еду.

— То есть вы не поехали туда, куда отвозили детей?

— А что, вам туда надо? Ну так бы и сказали сразу, я бы вас туда сразу... А как проехать, знаете?

— Я все понял! — завопил сзади Асc. — Это саботаж! Будете отвечать по всей строгости закона, подзаконных актов и постановлений правительства! Сажай телегу на землю быстро!

— Не могу! — ухмыльнулся Горландец. — И хотел бы — да не могу. Под нами — так называемый Ла-Манш. Если верить несохранившимся источникам, этот проход между Британскими островами и Европой был проделан в третичном периоде по замыслу неизвестного ландшафтного архитектора...

— Не надо экскурсий, — с предельной вежливостью произнес Лужж. — Пожалуйста. Просто вернитесь в исходную точку.

— Желание клиента — мое желание! Все пристегнулись? Держитесь крепче, выполняю «бочку». Оп-ля! Обратите внимание: прямо под нами находится так называемый Млечный путь, изготовленный по заказу...

Гаттер, Пейджер и Пулен атаковали постового философа по всем правилам, то есть строго по очереди: Амели, Порри, Мерги, Мерги, Мерги, Мерги, Мерги, Порри, Амели, Мерги...

— Нам бы внутрь попасть. На минуточку!

— Как же вы внутрь попадете?

— Вот вы встанете — мы внутрь и проскочим.

— Как же я встану? Я на посту.

— А на посту сидеть нельзя! Я все уставы прочитала, там ясно написано: «Часовой не имеет права сидеть, лежать...»

— Я не часовой. Я Миллениумный.

— Какой-какой?

— Миллениумный. От слова «Миллениум», что значит «Тысячелетие».

— Ничего себе! Так вы здесь тысячу лет сидите?!

— Нет. Две тысячи. Две тысячи лет, не вставая, с достоинством и стоицизмом, присущим лишь истинным мыслителям...

— Неправда! Вы вставали! Вы только что подбежали и снова сели!

— Это не считается. Одно исключение только подтверждает правило.

— Ну так встаньте еще, это тоже не посчитается!

— Нет. Это будет уже второй раз, который может поставить под сомнение правило.

— Какое правило?

— Здесь должны сидеть. И я здесь сижу. Я здесь всегда сидел. При короле Альфреде сидел. При Вильгельме Завоевателе сидел. При Ричарде Львиное Сердце сидел. Я сидел и при Плантагенетах, и при Тюдорах, и при Стюартах... А как я сидел при Елизавете! Вы не знаете, как я сидел при Елизавете!..

— И не надоело вам, дедушка? Может, встанете, ножки разомнете?

— А как же, разомну. Вот смена придет...

— А скоро смена-то? Наверное, с минуты на минуту?

— Скоро. С года на год.

— ...после чего философ по имени Песочный Куличик, впоследствии известный как Первертский Мыслитель, допустив недопустимую халатность и позволив непозволительную беспечность, оказался на месте прорыва так называемых хочуг, в дальнейшем именуемых «хочуги», где был поражен одной из них, прежде чем прорыв был ликвидирован...

Сен, который собирался в очередной раз ободряюще похлопать подзащитного по плечу, отдернул руку. В Каменном Философе сидит хочуга?!

Он посмотрел на философа по имени Песочный Куличик и впервые в жизни увидел, как Талисман Первертса улыбается. Зубами из шпата.