подле своего господина во время долгих путешествий, принадлежали к числу немногих атлетов с чрезвычайно развитыми мускулами, отличающими нагих молодых мужчин, запечатленных Микеланджело в скульптуре и живописи. В глазах Микеланджело этот испанец представал ожившим Давидом или Адамом. И спустя полвека Микеланджело помнил его прекрасное тело в мельчайших деталях.

Почти наверняка Микеланджело пробыл на службе у Пьеро не «несколько месяцев», как говорит Кондиви, а дольше. На самом деле Микеланджело, возможно, вернулся ко двору Медичи вскоре после того, как завершился переход власти от отца к сыну. И совершенно очевидно, что статус его при новом правителе повысился. Впервые Лодовико Буонарроти соизволил заметить, что сын его занимает при дворе высокое положение, и даже потратить деньги, дабы приодеть его, как приличествует приближенному высокой особы.

Как пишет Кондиви, оправившись от горя, вызванного утратой Лоренцо, Микеланджело приобрел «большую глыбу мрамора, много лет зябнувшего без толку под дождем и ветром, и высек из нее статую Геркулеса»[227]. Кондиви намекает, что Микеланджело выполнил эту работу по собственному желанию, однако трудно вообразить, что Микеланджело вытесал монументальную скульптуру таких масштабов для собственного удовольствия, не рассчитывая получить за нее никакого вознаграждения. Она имела высоту четыре брачча, то есть почти два с половиной метра. Впрочем, если она предназначалась в дар городу от нового правителя, поступок Микеланджело выглядит отнюдь не бессмысленным. Геркулес считался символом таких гражданских добродетелей, как мужество и стойкость, и потому естественным образом продолжал традицию прежних заказов Медичи, статуй Давида и Юдифи, которые выполнил для Медичи Донателло и которые олицетворяли те же свойства. Они были установлены во внутреннем дворе палаццо Медичи, и нельзя исключать, что «Геркулесу» Микеланджело предназначалось место рядом с ними.

Если принять все это во внимание, формулировки, использованные Кондиви, покажутся весьма красноречивыми. Становится понятно, откуда взялся мрамор, ведь такой большой фрагмент нелегко найти и добывать его пришлось бы долго, поэтому, скорее всего, его перевезли из какого-то хранилища материалов, например из попечительства собора Санта-Мария дель Фьоре, где также хранилась мраморная глыба, из которой впоследствии будет высечен «Давид». Иными словами, Микеланджело получил заказ от лица богатого и могущественного, такого как новый правитель Флоренции Пьеро Медичи, но Микеланджело не захотел признаться в этом, может быть, потому, что после бегства Пьеро он, проявив изрядную долю вероломства, передал статую в собственность своему дяде и более не вернул ее семейству Медичи.[228]

Пока Микеланджело работал над мраморным «Геркулесом», «во Флоренции прошел обильный снегопад, и Пьеро Медичи, охваченный детским желанием украсить внутренний двор своего палаццо снежной статуей, вспомнил о Микеланджело, послал за ним и повелел ему вылепить оную»[229]. Приказать великому художнику лепить снеговика – это и впрямь убедительное свидетельство глупости Пьеро.[230]

Впрочем, возможно, употребить талант Микеланджело для лепки снеговиков было не таким уж легкомысленным и пустым замыслом. Создание подобных скульптур считалось давним флорентийским обычаем, во всяком случае, когда выпадало достаточно снега. Ландуччи, флорентийский аптекарь и мемуарист, сообщает, что в январе 1511 года, после другой затяжной метели, город превратился в выставку ледяных и снежных скульптур под открытым небом; можно было увидеть «множество снежных львов» и «множество обнаженных фигур», выполненных «достойными мастерами»[231].

К сожалению, мраморный «Геркулес» Микеланджело тоже впоследствии исчез, словно растаял, постепенно разрушаемый дождями в парке Фонтенбло. Соответственно, важная веха в его художественном развитии, первая крупномасштабная скульптура, высеченная в камне, утрачена навсегда. Бесполезно даже гадать, как она выглядела, но наверняка величественно, и к тому же должна была напоминать классические образцы[232].

По словам Вазари, при дворе Микеланджело занял место своего покойного учителя Бертольдо и стал советником Пьеро в вопросах выбора и приобретения древностей. По слухам, Пьеро, «долгое время пользовавшийся его услугами, когда стал наследником отца своего Лоренцо, часто посылал за Микеланджело при покупке древних камей и других резных работ»[233].

Возникает впечатление, что Микеланджело возвысился: при Пьеро он играл роль уже не протеже, а приближенного, наперсника. Подобный взлет Микеланджело вполне согласуется с тем, что нам известно о поведении Пьеро в то время. Представители наиболее могущественных флорентийских торговых династий были недовольны тем, что Пьеро выбирает доверенных лиц из числа слуг и домочадцев. Талантливый, юный и бедный, Микеланджело как нельзя более вписывался в окружение Пьеро. Так, в течение двух лет, Микеланджело пребывал при дворе Пьеро, но есть основания полагать, что он прислушивался к коварным нашептываниям хулителей, негодовавших на нового «крестного отца» клана Медичи.

* * *

Если «Геркулес» представлял атлетически сложенного героя, то следующая скульптура Микеланджело являла совершенно иной тип обнаженной мужской фигуры, а именно распятого Христа. Кондиви намекает, что этот заказ, «Распятие, созданное, дабы угодить настоятелю флорентийской церкви Санто-Спирито»[234], надлежало расценивать почти как проявление особой благосклонности. Действительно, этот заказ, возможно, стал еще одним следствием фавора Микеланджело при дворе Медичи.

В свое время Лоренцо руководил постройкой ризницы для церкви Санто-Спирито к югу от Арно. Сохранившееся до наших дней здание действительно дает прекрасное представление о том пристрастии к классической архитектурной традиции, к которому тяготел Лоренцо[235]. Возведение ризницы было частью его плана постепенно перестроить Флоренцию во вкусе Медичи, главным образом используя скрытые рычаги власти.

Пьеро Медичи пошел по стопам отца и в марте 1493 года стал членом комитета, надзирающего за возведением зданий Санто-Спирито. Возможно, «Распятие» было заказано Микеланджело после этого и его кандидатуру предложил именно Пьеро[236].

Подобные распятия в человеческий рост издавна были популярны во Флоренции. Образцы подобной скульптуры создавали, соперничая друг с другом, Брунеллески и Донателло, а позднее и Джулиано да Сангалло, зодчий, построивший ризницу церкви Санто-Спирито, и его брат Антонио выполнили несколько подобных изображений для различных церквей. Микеланджело вновь состязался со старшими и более опытными собратьями по ремеслу, и на сей раз не очень понятно, кто же одержал победу.

«Распятие», созданное Микеланджело для церкви Санто-Спирито, кажется неуклюжим и не совсем удавшимся. Несомненно, именно поэтому на протяжении столетий оно не считалось работой Микеланджело и было заново атрибутировано только в шестидесятые годы XX века.[237]

Поначалу «Распятие» поражает вопиющей неверностью пропорций: талия кажется чрезмерно удлиненной, голова – слишком большой. Возможно, Микеланджело сознательно решился на эти искажения пропорций, учитывая, что на скульптуру будут взирать снизу. Вазари, который наверняка неоднократно его видел, описывает «Распятие» как «поставленное и до сих пор стоящее над полукружием главного алтаря»[238]. Однако при ближайшем рассмотрении «Распятие» значительно выигрывает. Качества, делающие его достойным Микеланджело, – это изящество и точность, которые отличают рельеф грудной клетки