Какой-нибудь корабельный информационный листок? Я нахмурилась, опустилась на колени и взяла его. Сквозь щель под дверью проникало достаточно света, чтобы прочитать написанное.

На листке крупным почерком было написано:

Ты должна помочь мне, Тесс. Не стой у меня на пути. Чтобы доказать тебе серьезность своих намерений, в течение двух дней я причиню боль тому, кого ты любишь. Не тебе. Тебе я сделаю больно, если ты меня разочаруешь или если мне этого захочется.

Он не подписался, да ему это и не требуется.

Поняв, кто это написал, я сообразила, что свет, падающий из-под двери, прерывается в двух местах — как раз там, где должны стоять две ноги, если кто-нибудь находится по ту сторону двери и собирается войти.

Я не могла шевельнуться. Не могла закричать. Могла только оставаться на месте, сжимая в руке скомканную записку, и думать о том, что по другую сторону двери стоит Михаил. Мои спутницы уже крепко спали, но это две старые леди, которых он, не задумываясь, разорвет на части, чтобы добраться до меня.

А потом он ушел.

Не знаю, сколько времени я сидела, скорчившись, под дверью, но к тому времени, как сумела подняться, у меня болела каждая мышца. Дрожа, я забралась в свою койку и плотно закуталась в одеяло. Кому он сделает больно? На пароходе нет никого такого — Мириам, конечно, моя подруга, но, держу пари, Михаил об этом не знает.

Он не мог иметь в виду Алека. Не мог.

Я боролась со сном, потому что не знала, сумею ли проснуться.

12 апреля 1912 г.

— Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь? — спросила Ирен в пятый раз за утро.

— Конечно, мисс Ирен.

Хотя чувствовала я себя отвратительно и выглядела примерно так же. Прошлой ночью я все-таки уснула, но ненадолго и не крепко, а когда в каюту вошла Мириам, у меня чуть разрыв сердца не случился. Еще пару дней без сна и еды, и Михаилу не придется меня убивать: я сама умру до того, как мы войдем в порт.

Ну ладно, тут я немного преувеличиваю, мне и раньше приходилось много работать без нормального отдыха и еды, но я выглядела бледной, и Ирен, конечно, это заметила.

Она отдыхала в кресле на палубе, придерживая рукой широкополую соломенную шляпу. Леди Регина куда-то отошла — вероятно, заискивала перед графиней Ротской, или леди Дафф Гордон, или еще кем-нибудь вроде них. Лейтон, скорее всего, играл в карты с Михаилом. И мать, и брат предпочли бы, чтобы Ирен налаживала связи с другими аристократами либо напрашивалась на покровительство богатых мужчин. Вместо этого она читала взятую в корабельной библиотеке книгу.

— Слушай, Тесс, — сказала Ирен, — ведь сегодня у тебя выходные полдня, так? Так почему бы тебе не уйти прямо сейчас?

До начала моего выходного оставалось не меньше часа.

— Вы уверены, мисс Ирен?

— Совершенно уверена. Только скажи Неду, чтобы он пришел и забрал меня, а то я опоздаю на ланч.

Она улыбнулась мне, откровенно радуясь возможности остаться совсем одной. Это удовольствие для нас обеих, сообразила я.

— Спасибо, мисс.

Я быстренько сделала реверанс и пошла в свою каюту. Мысль добираться туда самостоятельно немного пугала, но Михаил не ждет, что я освобожусь прямо сейчас, кроме того, корабль живет, бодрствует и полон энергии. Первый класс элегантен и утончен, прогулочная палуба представляет собой настоящий модный бульвар, но и третий класс, когда я до него добралась, тоже бурлил энергией. Казалось, что каждая мать и каждый отец вывели своих отпрысков из кают погреться на солнышке. Пока я шла по коридору, две маленькие девочки — судя по огненно-рыжим волосам, ирландочки — промчались мимо меня, причем одна тащила куклу ростом в половину себя.

Мириам в каюте не было, зато там находились обе норвежские леди. Они рядышком сидели на нижней койке и листали старый потрепанный альбом. Мы обменялись дружелюбными улыбками, ставшими нашим главным способом общения, и я занялась делом.

Никакого форменного платья на несколько благословенных часов. Прежде всего я нырнула в свою сумку, чтобы вытащить то, в чем собиралась провести этот день, то есть то, что обычно надеваю в свои выходные: простое темно-синее платье, которое сшила себе сама, с высоким воротом и достаточно свободное, чтобы отец не счел меня грешницей, собравшейся пойти по стопам сестры. Оно бы прекрасно подошло для нескольких часов на палубе третьего класса.

Но сегодня я пойду в первый класс. С Алеком. Никто ничего не скажет, если я надену это платье, но я не хочу. Так что я нырнула еще глубже в сумку, на самое дно, и нащупала кружево.

Один из немногих плюсов работы горничной у леди — время от времени хозяйка отдает ненужную ей одежду. У меня есть пара старых кожаных перчаток Ирен, вишневого цвета, пусть даже кончики пальцев и ладони в них потерты. Она подарила мне свое старое теплое пальто, когда оно вышло из моды — в середине январе вопросы моды волновали меня меньше всего. А несколько месяцев назад леди Регина решила, что это платье — кружевное, которое я сейчас держу в руках, — не годится для ее дочери.

Но у нас с леди Региной совершенно разные вкусы.

Атласный чехол у платья розовый, насыщенного яркого оттенка. Расшитые стеклярусом кружева почти того же цвета, но чуть темнее, и контраст только подчеркивает фигуру. Короткие узкие рукава заканчиваются прямо над локтем и задрапированы кружевами сверху. Талия высокая, под грудь; вырез достаточно глубокий, чтобы привлечь внимание, но не настолько глубокий, чтобы вызвать сплетни. Это одно из самых красивых платьев на свете, но я надела его всего лишь раз, в каморке на чердаке, пытаясь убедить себя, что можно его себе оставить. Единственные изменения пришлось сделать на подоле — Ирен ниже меня ростом, но запаса атласа хватило, чтобы выпустить его и удлинить платье. Я взяла его в основном потому, что такую красоту нельзя выбрасывать, но мне даже в голову не приходило, что когда-нибудь я смогу его надеть.

Решусь ли я выйти в нем на палубу? Осмелюсь ли впервые в жизни сказать самой себе, что я больше чем прислуга? Да… Решусь.

Начнем сначала и будем действовать постепенно. Я взяла расческу и занялась волосами. В основном я просто закалываю их наверх и прячу под чепец, потому что какой смысл делать что-то другое, если эта штука всегда у меня на голове? Но я уже давно причесываю Ирен и знаю, что к чему. Конечно, укладывать собственные волосы на ощупь и чужие, глядя на них, — это несколько разные вещи, но я довольно быстро собрала свои густые кудри в свободный узел на затылке, выпустив несколько прядок впереди, и стала похожа на идеальную американку с картин Гибсона.

Так, теперь лицо. Ни одна порядочная женщина не раскрашивает себе лицо, только проститутки и актрисы. Но это не значит, что не существует некоторых хитрых уловок. Сегодня утром я позаимствовала у Ирен парочку розовых бумажек. Это такие листочки с пудрой, не дающей коже чересчур лосниться. Пудра слегка окрашена в розовый цвет, придающий лицу свежий оттенок. Я потерла бумажкой нос, подбородок и лоб, чтобы мое отражение в иллюминаторе не выглядело слишком бледным и измученным. Конечно, улыбка на лице тоже сыграла свою роль.