– И откуда такие берутся? – произнес Степа.

– Да все оттуда, – фыркнула она. – Где штампуют чиновников? В местном управленческом аппарате. Когда она работала в Белом доме, подчиненные так же ее ненавидели, как и в театре. Неудивительно, ненависть рождает ответное чувство. Возможно, она бывает доброй и щедрой, воспитанной, а не хамкой, но этого никто не видит. Место и делает из нее монстра, который только в страшном сне привидится, однако Эра не единичное явление в провинции.

– А теперь скажите, только честно, вы кого подозреваете?

Она думала долго, затем развела руками:

– Всех и никого.

Степа попрощался, вышел на улицу и остановился, всматриваясь в хмурое небо. Заметно похолодало. Не бесполезные беседы провел, выстроил модель театра, это очень важно. Теперь можно покопаться в частностях. На сегодня опросов довольно, осталось осуществить два плана: знакомство с родителями Янки и операцию «бомжик».

Первый план вызвал нервную дрожь. Ужин, мама, папа и все такое – жутко сложное дело. Как они воспримут мента за своим столом? Мама врач эндокринолог, папа стоматолог, к обоим очереди на прием, живут не бедно. А Степа дочь у них увел, поселил в общежитии, никак не доходят руки до женитьбы, в глаза родителей не видел. Честно признаться, желания видеть их не имеет.

– В секонд хенд, – бросил Толику, залезая в машину.

Толик привез его в магазин, где Степа долго рылся в самых паршивых шмотках. От скуки Толик помогал ему перебирать тряпье.

– Зачем тебе? – спросил он, когда надоело вдыхать специфический запах.

– Для маскарада. Костюм бомжа смастерить надо. Только здесь все чистое, хоть и вонючее, а мне нужно...

– Так бы сразу и сказал, елки-палки! – воскликнул Толик. – Ну-ка едем ко мне, у меня на чердаке такое барахло...

Степа и Толик вернулись в машину.

– Ты чего? – спросил Подсолнух застывшую с рюмкой Клаву. – Пей.

– А ты чего не пьешь? – задала законный вопрос она.

– Жду, когда ты пригубишь, я ж воспитанный, пью после дам.

Круглое, красное и потное лицо Сенечки было полно неподдельного удивления – Клавка не набрасывалась на коньяк! Да она должна, по идее, вместе с коньяком рюмку проглотить, а не стоять, дебильно уставясь в нее.

– Клавка, ты меня поражаешь! – ситуация забавляла Подсолнуха, он расхохотался. – Я принес коньяк! Слышишь? Коньяк пять звездочек!

«А сам не пьешь», – чуть не сказала Клава, придумывая одновременно, как тактично, чтобы не вызвать подозрений о своих догадках, отказаться. А чего это стоит?! Внутренности аж судорогой свело от жажды! Нутро отвергало разум, нутро согласно принять и яд. Только наличие самогона в сумке подчинило нутро.

– Запах ванили, – сказала Клава и для видимости понюхала коньяк, скривив губы. – Не выношу запах ванили. Меня от нее тошнит.

– Не нюхай, – посоветовал Подсолнух.

«А сам так и не пьет», – подумала она, затем поставила рюмку на стол:

– Вывернет наизнанку, если выпью.

Подсолнух поднес свою рюмку к носу, принюхался.

– Да выдумки это твои, не пахнет ванилью, – сказал он.

– Пахнет, пахнет. Воняет просто...

– Ну, как хочешь. – Сеня Подсолнух собрался выпить... да не выпил! А поставил рюмку на стол. – Так не пойдет. Давай сгоняю в магазин и куплю тебе... что купить?

– Водки, – без энтузиазма протянула Клава, глядя на него исподлобья.

– Чудная ты сегодня, – проворчал он, вставая. – Ну, ладно, жди.

Он ушел за водкой, а Клава очумело заходила по кухне, приговаривая:

– Что же это? Делать что, а? Это он. Сейчас принесет, выпью, а там... как Галеев. В милицию позвонить, а? И что скажу? Меня хочет отравить заслуженный артист России Сеня Подсолнух... Не годится, не поверят. Так что же делать?

Машинально Клава достала самогон, выпила треть бутылки залпом. Села на табурет. Ух, хорошо пошла, прямо по позвоночнику, по позвоночнику сверху вниз. Не обманула самогонщица, хороший продукт всегда не с желудка начинает действовать, а с позвоночника. Клава ожила. Смелость откуда-то взялась:

– А вот придет он, я его прямо так и спрошу: «Сенька, ты случайно не отравить меня вздумал, а?» И посмотрю, как он вертеться будет. Раскошелился на коньяк и водку! Думает, я дура недогадливая. Шиш тебе, Сенечка. Сам травись, протокольная морда, сколько влезет, а мне...

Шкворчала картошка, издавая дымок. Клава подскочила, принялась переворачивать подгоревшую картошку, а тут звонок в дверь. Сеня вернулся. Открыл водку, поискал чистую рюмку, налил.

– Ну иди, Клавка. Горелым воняет. Картошка, что ли?

– Ну да, пригорела, – сказала Клава, нехотя подсаживаясь к столу. Вот сейчас прямо и спросит. – Слушай, Сенька, ты случайно... не знаешь, что за отравитель у нас в театре объявился, а?

– Вот и меня этот инцидент волнует. Ну, держи свою водку, а я уж коньячок...

Чокнулись, Клава поднесла к губам рюмку, задержала ее у рта, исподтишка наблюдая за Подсолнухом. Вдруг рот открылся у нее сам собой: Сеня опрокинул коньяк! Не на пол, а в себя! Это ж получается, яда в нем нет? Сеня не стал бы пить, подсыпав яд собственными руками. Зря, выходит, от коньяка отказалась. Клава глядь на свою рюмочку, а она пустая. Озадачилась: «А я когда успела выпить? Или он забыл мне налить?» Но во рту ощущался водочный привкус, значит, все-таки Сеня налил, а она не заметила, как выпила. Клава беспокойно заерзала на стуле, словно села на гвоздь. Не новая мысль, правда, уже слегка туманная, просигналила: в водке отрава, отрава в водке.

– Ну и хрен с ней, – вслух сказала Клава навязчивой мысли.

– С кем хрен? – поинтересовался Подсолнух, любезно протягивая ей толстый ломоть колбасы на куске хлеба.

– Со всеми, – махнула рукой Клава, отправляя бутерброд в рот. – Все осточертели. У меня и так жизнь не рафинад, а меня какая-то сука хотела отравить, представляешь?

– Клавка, ты что, от одной рюмки так окосела? Ну, даешь!

– Ой, Сеня, при чем тут рюмка? Рюмка совершенно ни при чем. Я окосела от... напряжения. Нервного. Тебя не травили? Нет? А меня да. Разницу чувствуешь? Налей.

Подсолнух наполнил ее рюмку водкой, свою коньяком, потеряв интерес к Клаве. О чем теперь с ней говорить? А Клава, не дожидаясь ритуала чоканья, быстренько опустошила свою порцию, закурила. Оказывается, она давно хотела курить.

– Сенька, ты не знаешь, кто меня хотел?

– Кто тебя хотел? – переспросил он. – Таких не знаю. Клава, закусывай.

– Картошечки хочешь? – и подалась, шатаясь, к плите.

В это время Подсолнух выпил коньяк, вздохнул, бросив в спину Клавы прискорбный взгляд. А та елозила ножом по сковороде, переворачивая картошку.