Баланс между волей к жизни и готовностью принять смерть. Необходимо и то и другое. Мне надо научиться этому балансу. Я чувствую, что уже готова принять смерть, однако меня беспокоит, что я не боюсь умереть, — не значит ли это, что я хочу умереть? Но я не желаю смерти — я всего лишь не боюсь ее. Я не хочу оставлять Кена! Поэтому я собираюсь бороться!

Но одновременно я поняла, пообщавшись некоторое время с Джерри Ямпольски [автором нескольких книг, написанных на основе «Курса чудес»; самая примечательная из них — «Любовь как избавление от страха» (Jampolsky, «Love Is Letting Go of Fear»)], что мне надо научиться принимать мир таким, как есть: как говорит Джерри, «примешь мир — примешь Бога». Он заставил меня серьезно пересмотреть мою систему ценностей. Вместе того чтобы стараться изменить себя и окружающих, попробую прощать — прощать себя, прощать всех остальных. А если я не смогу простить кого-то (если это не позволяет мне мое эго), тогда попросить, чтобы его простил Святой Дух внутри себя. Это то же самое, что попросить свое высшее Я простить и меня саму, и других. «Бог есть Любовь, в которой я прощаю», — сказано в «Курсе чудес».

Простить себя — значит принять себя. Вот так! Это значит — прощай недовольство собой, мой старый приятель. Мой спутник-скорпион. Когда я пытаюсь визуализировать то, что мешает мне правильно воспринимать себя, то над всем остальным, как основа для всего остального, возникает фигура скорпиона с изогнутым, закинутым за спину хвостом. Он готов ужалить самого себя. Это оно, мое недовольство собой, постоянно пригибает меня к земле и заставляет чувствовать себя нелюбимой, это основа всех прочих моих проблем; досада на себя, не позволяющая мне видеть свет и чудеса, которые только в этом свете и видны. Хмммм… Проблема серьезная. Сейчас с этим лучше, чем раньше, но все-таки проблема серьезная. Когда я думаю об этом, то ощущаю в желудке кисловатый привкус. Словно я сама поднесла себе яд и проглотила его.

У меня была привычка записывать то хорошее, что говорят обо мне люди, потому что я не могла искренне поверить, что кто-то действительно может обо мне так думать. Кажется, иногда мне трудно было поверить, что кто-то по-настоящему может меня любить: как будто была какая-то пропасть между тем, что я знала о себе — что я хороший человек, что людям нравится быть со мной рядом, что я неглупа, хороша собой и так далее, — и тем, что иногда я никак не могла взять в толк, за что меня можно по-настоящему полюбить (особенно это касалось мужчин).

Не то чтобы у Трейи не было «достижений», «заслуг» — разумеется, они были. Она с отличием окончила колледж Маунт Холиоук, преподавала английскую литературу до того, как вернулась в Бостонский университет, участвовала в основании Виндстара и три года проработала там директором по учебным вопросам; получила магистерскую степень по психологическому консультированию, работала в программе молодежного обмена между США и СССР. И ее «послужной список», как она его называла, в будущем вырастет до внушительных размеров: помимо всего прочего, одни только ее записки о раке станут известны примерно миллиону человек во всем мире.

Но все-таки — и особенно в то время — Трейя не умела как следует признавать или ценить аспект своего бытования, она искренне не могла понять, почему она так нравится людям, почему они ее так любят, так хотят быть рядом с ней. А привлекательной ее делала именно ее удивительная натура, а не какие-то «послужные списки», какими бы важными они ни казались, — и именно этого Трейя не замечала, недооценивала.

Были периоды, когда она совершенно искренне изумлялась тому факту, что я в нее влюбился, — и это заставляло изумиться уже меня. За первый год у нас десятки раз прокручивался один и тот же диалог: «Ты не понимаешь, почему я тебя люблю? Ты что, шутишь, что ли? Ты правда серьезно? Я люблю тебя всей душой, солнышко, и ты это знаешь. Я здесь, с тобой, двадцать четыре часа в сутки, потому что я без ума от тебя! Значит, ты считаешь, что если ты не нашла своего главного призвания — ты никудышный человек, да? Да ты его найдешь, нет никаких сомнений, но тем временем ты совершенно не замечаешь того, что ты есть, существуешь — со своей личностью, со своей энергией. Ты правда не шутишь? Люди в тебя без памяти влюбляются, ты ведь это знаешь. Я никогда не видел, чтобы у кого-нибудь было так много искренних и преданных друзей, как у тебя. Мы все тебя любим за то, что ты есть, а не за то, что ты сделала».

Медленно, но верно я стала принимать эту мысль. Джерри объяснял мне то же самое: «Ты достойна любви за то, что ты есть, и тебе не надо здесь ничего добавлять. Если ты не можешь выдумать никакой причины, по которой тебя можно было бы любить, подумай вот о чем: ты — Божье создание, ты такая, какой тебя сотворил Господь». И я могу ощутить, что сейчас — в настоящий момент — я достойна любви, но как только начинаю думать о прошлом или будущем, то все-таки чувствую, что мне надо что-то сделать.

С Кеном для меня все по-прежнему в новинку. Я абсолютно ему доверяю, но все-таки внутри меня еще живет маленькая девочка, которая боится, что когда-нибудь его не будет рядом. И я не знаю, как мне успокоить эту девочку, как заполнить эту пустоту в сердце. Может быть, лишь время разубедит ее — когда Кен год за годом будет рядом, — или эту пустоту никогда не заполнить? Он просто фантастический и пора бы мне уже это принять! Когда я спрашиваю, будет ли он со мной, он всегда отвечает: «Черт, малышка, да не знаю я — спроси меня лет через двадцать». У меня есть Кен — какое же еще мне нужно доказательство того, что Бог меня любит?

Я боюсь зависимости, боюсь полагаться на кого-то другого, я хочу все в жизни делать сама: я не желаю, чтобы кто-то другой делал для меня что-либо, и, как следствие, боюсь положиться на другого, а потом разочароваться. Прошлой ночью мне приснилось, что надвигается землетрясение и я со всеми остальными готовлюсь к этому. Но в последний момент я начинаю сомневаться, хорошо ли я подготовилась (достаточно ли у меня еды и т. д.), и спрашиваю у какой-то женщины, можно ли мне пойти с ней в ее убежище. Такое вот чувство: сначала пытаюсь все сделать сама, а потом прошу помощи у других.

Благодаря Джерри я, кажется, сделала шаг вперед: появилось ощущение, что я не должна сама за все отвечать! Не надо все время что-то делать — можно и просто быть. Поэтому я даю внутреннее согласие на облучение, я больше ему не сопротивляюсь. Занимаясь визуализацией, я представляю себе, как восстанавливается здоровая ткань. Изначально я сопротивлялась облучению — как отказывалась принять и многое другое. Теперь все иначе: примешь мир — примешь Бога.