Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чтобы продолжать идти по этому пути, мне нужно научиться взаимодействовать с глубинной частью своей души, обрести внутренний принцип непрерывного личностного роста. Иными словами, как можно ближе подойти к Богу внутри меня, понимать и слушаться которого — то же самое, что уметь слышать Божий глас и следовать ему. Уйти внутрь, вступить в контакт с самой глубокой, истинной частью себя… снабдить ее энергией, принять ее как внутреннего Бога… и найти в себе волю следовать этому внутреннему направлению… это возможность испытать его истину, веру и смелость — смелость следовать ему даже тогда, когда это противоречит требованиям здравого смысла или условностям нашей жизни. Вот в чем теперь моя задача…
В надвигающемся кошмаре, который предстояло пережить нам с Трейей, ее мучения заключались еще и в том, что она пока не нашла своего даймона, а мои — в том, что, имея своего, я наблюдал, как он ускользает от меня. Мои ангелы превратились в демонов, и я был близок к гибели в этой особой версии персонального ада.
Мы провели Рождество в Лоредо с семьей (перед этим ненадолго заехав в центр Андерсона в Хьюстоне), а потом вернулись в Мьюир-Бич, чтобы Трейя начала проходить облучение у доктора Симеона Кэнтрила (друзья называли его Симом). Сим был прекрасным профессионалом и славным человеком, пережившим потерю жены, которая умерла от рака; однако его интеллектуальная глубина порой проявлялась в виде холодности и даже жесткости общения с другими людьми. Это впечатление, хоть и было обманчивым, все-таки отпугивало. Как бы там ни было, в придачу к первоклассной рентгенотерапии Трейя получила возможность отточить свою настойчивость в общении с докторами — это искусство она позже довела до совершенства.
Они не протягивают руку помощи. Надо настаивать, задавать вопросы, снова настаивать и, самое главное, не испытывать неловкости. В особенности не надо реагировать, когда они делают вид, что страшно заняты, что их время настолько ценно, что они и на вопросы ответить не могут. На кону стоит твоя жизнь. Задавай вопросы.
Настойчивость Трейи была проявлением ее стремления взять все под контроль, которое во время болезни становилось в ней все сильнее и сильнее. За те пять с половиной недель, что Трейя каждый день проходила процедуры облучения — сами по себе безболезненные, с единственными побочными эффектами в виде небольшой, но постепенно накапливающейся усталости и проявляющимися время от времени простудными симптомами — Трейя начала приводить в действие главный план: менять в своей жизни то, что и без того нуждалось в переменах.
Сегодня начались процедуры облучения. Четкость и регулярность этого процесса меня воодушевляют: они проходят ежедневно и помогают мне быть дисциплинированной и в других областях. Я стала каждый день помногу ходить пешком. Чувствую, что мне нужен какой-то проект, чтобы сосредотачиваться на нем во время прогулок: моя энергия должна выплескиваться вовне, а не обращаться на меня саму, поэтому я работаю над книгой о раке. Кен обеспечивает мне лечение мегавитаминами — в конце концов, по специальности он биохимик! Он закупает огромными партиями пятьдесят с лишним ингредиентов, перемешивает их в раковине на кухне и при этом смешно изображает сумасшедшего ученого. Плюс ко всему он взял на себя большую часть готовки и стал, таким образом, еще и моим диетологом. Он виртуозный кулинар! А его неофициальная работа — все время меня смешить. Вчера, вернувшись домой, я спросила у него, как дела. «Ужасный день, — ответил он. — Разбил машину, сжег ужин, поколотил жену. Ах черт, забыл поколотить жену…» — и стал гоняться за мной вокруг кухонного стола.
Помимо медитации, физических упражнений, акупунктуры, витаминов, диеты и своей книги я начала заниматься визуализацией, хожу на прием к двум врачам-холистам и с большей энергией занимаюсь своим дневником. Ведение этого дневника — часть лечения. Единственное, о чем я жалею, — это то, что раньше мне было лень всем этим заниматься, я ела что придется, не медитировала, не делала зарядку, позволяла, чтобы все вокруг было уныло, валилось из рук.
Теперь я чувствую, что взяла ситуацию под свой контроль, задаю вопросы, несу за все ответственность. Всего через пару дней боль [после операции] прошла — есть ли здесь причинно-следственная связь? Очень важно чувствовать, что я могу чем-то помочь себе, улучшить свое состояние, а не просто передаю себя в руки врачей.
Читаю «Исцеляющее сердце» [Нормана] Кузенса (Cousins, «The Healing Heart»)[25]— он пишет, что никогда не впадал в депрессию, всегда был сосредоточен на том, что нужно сделать, чтобы выздороветь. Это замечательно, но справиться с депрессией я не могу — думаю, отчасти из-за той неопределенности, которая связана с причинами, вызвавшими рак. С сердечными заболеваниями все намного яснее: это стрессы и неправильное питание. Но я знаю, что хочу изменить, и сосредоточена на этом! Пока я читаю, думаю, работаю над этим, мой дух остается бодрым. А когда я чувствую себя жертвой, оставляю все на волю врачей или хочу, чтобы за меня все делал Кен, у меня начинается депрессия. Вывод: главное — воля к жизни.
Каким бы важным ни было это стремление взять все под свой контроль, оно было лишь одной из частей уравнения. Надо не только научиться контролировать все и брать на себя ответственность, но еще и понимать, когда и как нужно отпускать вожжи, сдаваться, плыть по течению, не сопротивляясь и не борясь. Две эти противоположности — стремление все контролировать и желание оставить все как есть — еще одно проявление уже знакомой нам пары делания-бытования — этой изначальной полярности инь и ян, которая проявляется в тысяче различных форм, оставаясь вечно неисчерпаемой. Неверно утверждать, что одно лучше другого, что бытование лучше, чем делание, — это вопрос нахождения верного баланса, той природной гармонии между инь и ян, которую в Древнем Китае называли Дао. Поиск этого баланса — между деланием и бытованием, между сдерживанием и отпусканием, сопротивлением и открытостью, борьбой и сдачей, своеволием и смирением — стал основной проблемой в противоборстве Трейи с раком (впрочем, как и вообще основной ее психологической проблемой). Мы оба вновь и вновь возвращались к вопросу о балансе, и всякий раз — с новой стороны.