2. Другая составляющая, которая складывается прямо сейчас — и соотносится с консультациями и групповыми тренингами, которые я проводила и раньше, — это работа, связанная с раком. Я все сильнее чувствую, что именно мне следует делать. Для начала — написать книгу о своем опыте, включив в нее описания различных теорий исцеления, интервью со специалистами по вопросам взаимоотношений тела и разума, интервью с другими раковыми больными. Потом, может быть, сделать фильм… посмотрим. В любом случае я чувствую, что это становится центральным элементом в моей жизни.

Я вижу, что обе эти составляющие являются формами самоотдачи и «беззаветного служения», способами выйти за пределы своего эго и жить во благо другим людям. Так что оба они напрямую отвечают стремлению всей моей жизни следовать духовному пути. Вот так разрозненные фрагменты сходятся в единое целое!

Я чувствую открытость бытия,

Я ощущаю связь ума и сердца,

Отца и матери, сознания и тела,

Моей мужской и женской половинки.

Во мне живут ученый и художник,

Один — писатель, а другой — поэт.

Ответственная дочь и старшая сестра,

Идущая отцовскими стопами,

Искательница приключений,

Исследователь и беззаботный мистик —

Все здесь во мне соединилось…

Это ни в коем случае не было окончательным ответом на поиски Трейей своего призвания, настоящего «дела жизни», но это было началом. Я чувствовал, что в ней происходит переворот, своего рода внутреннее исцеление, обретение внутренней целостности и баланса.

В конце концов мы пришли к тому, чтобы называть поиск своего дела поиском «даймона»[23]— в древнегреческой мифологии это слово обозначает «бога внутри», нашу внутреннюю божественность, нашего ангела-хранителя или духа-наставника, известного также под именами «гений» или «джин». Считается также, что понятия «гений» или «даймон» синонимичны понятиям «судьба» или «фортуна». Трейя пока не нашла свою судьбу, своего гения, свое предназначение, своего даймона — по крайней мере, в окончательном виде. Мне выпало стать частью ее судьбы, но не основным ее центром, как думала Трейя, — я стал скорее катализатором. На самом деле ее даймоном была ее собственная высшая Самость, которая должна была вскоре проявиться — но не в работе, а в искусстве.

Что касается меня, то я точно знал, чем хочу заниматься; знал, почему я этого хочу; знал, каково мое предназначение и что мне предстоит осуществить в жизни. Я реализую свою высшую Самость, когда пишу, — относительно этого у меня не было никаких сомнений или колебаний. Лишь только я написал два абзаца своей первой книги — мне тогда было двадцать три года, — как сразу понял: здесь мое место, я нашел себя, нашел свою цель в жизни, обрел своего даймона. С той поры у меня не возникало никаких сомнений в этом.

Но с даймоном связана одна странная и страшная вещь: если ты к нему прислушиваешься и следуешь его голосу, он действительно становится твоим духом-наставником; если Бог живет внутри тебя, твой гений будет делать свою работу. Однако если ты не внемлешь ему, то даймон превращается в демона, злого духа: божественная энергия и талант вырождаются, превращаясь в саморазрушительные импульсы. Между прочим, христианские мистики утверждают, что пламень ада — это ангелы, отвергнувшие любовь Бога и превратившиеся в демонов.

Меня несколько смутило, когда Кен и Дженис [подруга] стали рассуждать, как они похожи в том, что им становится плохо, если они не работают. Кену, когда он не работает, приходится выпивать или расслабляться каким-то другим способом; Дженис говорит, что уходит в работу, чтобы избавиться от суицидальных мыслей. По-моему, здесь совершенно разные мотивации: Кена заставляет работать его даймон, нуждающийся в реализации, а Дженис вынуждена работать, чтобы избавиться от своего демона. Впрочем, совершенно ясно, какую связь здесь усматривает Кен; так что мне скорее не по себе из-за своих собственных сомнений в том, чем я сейчас занимаюсь. Все та же старая история: я не хочу работать по принуждению внутреннего демона (случай Дженис), но я еще не нашла своего даймона, который вдохновлял бы меня на любимую работу (случай Кена). Иногда мне кажется, что моя настоящая проблема вот в чем: я просто не верю в свои силы, в то, что смогу сделать что-то достойное, — мне не дает покоя мысль, что другие справятся с тем же самым гораздо лучше меня; и, может быть, только годам к пятидесяти, когда опыт прожитых лет заставит меня реалистичней смотреть на вещи и исправит мою заниженную самооценку, я пойму, что это и в самом деле было в моих силах. А иногда я думаю, что мне надо прекратить гоняться за своим даймоном хотя бы на некоторое время, чтобы дать ему возможность самому проявиться и дать о себе знать. Я хочу заполучить цветущее растение немедленно, и у меня не хватает терпения вырастить несколько побегов и решить, какой из них я выберу (или он выберет меня).

Мне нужно научиться считывать информацию в глубинах своего существа, найти своего «наставника», своего даймона. Я не хочу жить без веры в высшую силу, даже если это всего лишь сила эволюции! Поэтому я не могу допустить, чтобы мои негативные эмоции [связанные с раком] заслонили в моем сознании мистический опыт и его способность менять человеческую жизнь во всех отношениях. Я не могу допустить, чтобы раздражение разъело во мне ощущение сакральности и высшего смысла в жизни; наоборот, оно должно усилить мою потребность в постижении этого смысла. Даже гнев может быть инструментом, с помощью которого Бог или эволюционный процесс проявляют и реализуют себя. Мне все еще важно понять, как люди меняются, как они находят смысл и цель своей жизни. Я отчетливо ощущаю потребность в том, чтобы найти свое дело, какое-то прочное основание для несколько размытой работы в Финдхорне и Виндстарз. Я чувствую, что мое дело, — связанное с Кеном и раком, — важная часть этого основания. Но мне надо найти в самой себе что-то вроде писательства Кена, архитектуры Стивена, танцев Кэти. Я ощущаю в себе [говоря словами Харидаса Чаудхури[24] «потребность в самосозидании и творческой реализации», «волю к саморазвертыванию».