Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В общем-то, по-моему, так не принято…
— Нет, мадемуазель, это очаровательно, а то, что красиво, не может быть непристойно. Вы только посмотрите, как чудесно белое платье оттеняет голубую жилку на вашей груди! Ваше тело смотрится словно мрамор.
Девушка прикоснулась к своему телу так, словно бы впервые делала это. Ее пальцы коснулись немного прохладной на ощупь гладкой кожи. Это прикосновение будоражило, волновало.
— Скоро должны приехать гости, — напомнила Шарлотта.
— Ах, да!
— Вы так быстро обо всем забываете, мадемуазель, — рассмеялась Шарлотта.
— И что же делать?
— Нужно привести в порядок волосы.
— Опять! — Констанция с досадой кивнула головой. — Опять сидеть и ждать, когда же, наконец, они улягутся в эту ужасную прическу.
— А сегодня я вам сделаю другую, — пообещала эфиопка, — и вы, мадемуазель, останетесь довольны.
Констанция и ее служанка перешли в спальню и девушка опустилась в мягкое кресло напротив зеркала. Под умелыми руками Шарлотты ее волосы вспенились и приобрели чудесные формы. Всего лишь несколько заколок, пара лент, брошь — и прежняя дикость исчезла.
— Ты всегда знаешь, что надо делать, — изумилась Констанция.
— Помилуйте, мадемуазель, ваша прежняя прическа была, конечно же, неотразима, но гости могут подумать, что до этого вы несколько часов скакали на страшном ветру.
— А теперь что они подумают? — поинтересовалась Констанция.
— Что вы кроткая и наивная девушка.
— А разве это не так?
— Вам лучше знать, мадемуазель, но вам меня не обмануть.
— Ты уже поняла, чего я жду от жизни? — сказала Констанция.
— Это моя обязанность, — сделала картинный реверанс Шарлотта, немного сильнее чем нужно взмахнув руками.
— Ты чудесная девушка, — Констанция похвалила свою служанку и не без основания.
Ведь та не просто одевала ее, укладывала волосы — онапотихоньку создавала облик. Где нужно советовала, где нужно предостерегала, а когда была абсолютно уверена в своей правоте настаивала.
В доме одни за другими принялись отбивать четверть часы. То глухо, как колокол, звучали куранты в гостиной, то следом за нимиподхватывали мелодичной трелью каминные часы.
— Мы как раз вовремя, — Шарлотта отступила на шаг, чтобыполюбоваться результатами своей работы. — Это, конечно, не модель корабля на шляпке, мадемуазель, но, по-моему, тоже неплохо. Как вынаходите?
Констанция, склонив голову на бок, посмотрела в зеркало.
— Ты, Шарлотта, умеешь подбирать прическу даже под мое настроение.
— В это время, — напомнила Шарлотта, — мадам Аламбер просила вас быть уже внизу.
— Меня здесь больше ничего не держит, — Констанция еще по-детски быстро вскочила с кресла и побежала к выходу, ей не терпелось показаться в новом наряде на глаза старой графине.
Та только всплеснула руками, завидев свою внучку.
— Констанция, ты само совершенство.
— А вырез? — улыбаясь, спросила девушка.
— Что? Вырез? Не слишком большой, я бы на твоем месте, — графиня приложила палец к губам, — сделала бы его немного больше.
— Правда?
— Не совсем, дитя мое, не на твоем месте, а в твои годы, так будет правильнее.
Вскоре послышался звук приближающейся кареты и дворецкий доложил, что прибыли баронесса Дюамель и ее дочь Колетта.
Констанция чувствовала себя страшно взволнованной, ведь от того, какое впечатление она произведет на своих родственников, зависело многое. По плану графини Аламбер ее узина Франсуаза должна будет удовлетворить любопытство придворных рассказом об увиденном.
А баронесса и не скрывала своего интереса. Она разглядывалаКонстанцию как разглядывают вещь перед тем, как ее купить.
Девушка не находила места своим рукам. Она то складывала их наколени, то скрещивала на груди. А ее бабушка сопровождала каждоедвижение своей внучки одобрительной улыбкой. Ей нравилось, что Констанция волнуется и на ее щеках появился румянец, так она была еще более прекрасной.
А вот Колетта сразу же вызвала в душе Констанции жалость.Девочка с виду почти взрослая ничего не могла сделать не посоветовавшись с матерью. Она перебивала ее по пустякам, и Констанции даже показалось, что если Колетта на пару часов останется одна, без матери, то расплачется, растирая по лицу слезы. Правда, к чувству жалости примешивалось и чувство злости: ну нельзя же быть такой беспомощной, не знать, чего же ты хочешь сама!
Баронесса болтала без умолку, пересказывая своей кузине новости пятилетней давности. В общем, Франсуаза считала свою кузину уже достаточно старой для того, чтобы быть в здравом уме. И поэтому вдавалась в несущественные подробности, боясь, что Эмилия не поймет ее как следует.
— Какой сегодня чудесный день! — говорила баронесса Дюамель, глядя в окно на затянутое тучами небо.
— И чем же это он такой прекрасный? — удивлялась графиня, заслышав, как первые капли дождя ударили в подоконник.
— А я не люблю солнце, — признавалась баронесса, — и ты, Эмилия, тоже его не любишь. Тогда приходится прятать лицо, чтобы не дать загару прилипнуть к коже.
— Неужели, Франсуаза, ты в самом деле боишься загореть, пока идешь от кареты к крыльцу?
— Да, боюсь, — отвечала Франсуаза, — ты знаешь мою кожу, стоит солнечному лучу упасть на нее, как она тут же темнеет.
О таких вещах говорить принято не было, но Франсуаза считалаЭмилию достойной ее небольших тайн.
— А еще, — баронесса переходила на шепот, — я скажу тебе, что обнаружила у себя сегодня утром седой волос.
Графиня, не удержавшись, рассмеялась.
— Что же тогда, Франсуаза, говорить обо мне?
— Я вырвала его, — гордо сказала мадам Дюамель.
— Не прикажешь ли ты и мне выщипать все волосы? Такое предположение позабавило баронессу.
— Нет, дорогая, ты уже нашла свой образ эдакой седовласой мудрой женщины, а я все еще пытаюсь молодиться.
— А кто тебе, кузина, запрещает выглядеть соответственно возрасту?
— Ты, Эмилия, даже не знаешь, сколько мне лет.
— Об этом можно догадаться, глядя на твое лицо, — и графиня Аламбер кончиком пальца коснулась глубокой морщины на лбу своей кузины.
Та тут же отыскала зеркальце и принялась рассматривать свое лицо.
— Нет, Эмилия, ее вчера решительно не было.
— Ты мне еще скажи, Франсуаза, что завтра она исчезнет.
— Нет, — вздохнула баронесса, — морщины не исчезают и я просто не хотела ее до сих пор замечать. Как быстро летит время… Ведь я, Констанция, помню тебя еще совсем маленькой.