Графская карета, такая нарядная в провинции, казалась теперь унылым монстром, вынырнувшим из прошлого. Их обгоняли новые изящные экипажи, а более породистых лошадей, чем здесь, Констанция не видела никогда в жизни. Ее поражало все — дамские туалеты, обилие экипажей, высота соборов.

Констанция подумала, что она потеряется в этом огромном городе, станет незаметной, и ей вдруг захотелось вернуться назад в Мато. Там она была бы первой, а здесь это право ей еще предстояло завоевать. А глядя на все великолепие, царившее вокруг, трудно было в это поверить.

Старая графиня Аламбер взяла свою внучку за руку и принялась рассказывать ей о зданиях, которые они проезжали. И постепенно город как целое вырисовывался перед Констанцией. Безликие стены уже связывались для Констанции с их хозяевами, соборы приобретали имена святых, а улицы — названия. Она уже с интересом читала вывески, а больше всего Констанцию захватило сообщение бабушки о том, что завтра же к ним придет портниха, чтобы снять с Констанции мерки для нового платья, в котором она появится при дворе.

— Ты слишком хорошо думаешь об этих людях, — придерживая рукой шторку, графиня смотрела в окно. — Они нарядные и потому тебе кажутся знатными и умными. А у большинства из них нет ни гроша за душой и живут они впроголодь.

— Но почему то у них такие дорогие наряды? — изумлялась девушка.

— Больше половины Парижа живет в долг, моя дорогая. Люди знают, что если на них богатая одежда, то они смогут взять в долг.

— Но ведь долги нужно отдавать.

— Они и отдают.

— Каким же образом?

— А очень просто.

— Я не могу себе представить, бабушка.

— Они одалживают еще большую сумму в другом месте и отдают самым назойливым кредиторам.

— Но ведь это нечестно! — возмутилась Констанция.

— Почему? Многие делают так и еще гордятся своей находчивостью.

И Констанция уже совсем по-другому смотрела на богатые экипажи, дорогие одежды. Теперь — то она понимала, в столице внешность обманчива и за приветливой улыбкой, кивком головы, может прятаться ненависть.

Этот первый взгляд, брошенный из окна кареты на улицы столицы, был для Констанции, наверное, самым поучительным. Ведь первое впечатление всегда самое верное, а тут еще кстати пришлись советы графини Аламбер.

— Ты только, дитя мое, не спеши блеснуть. Сперва нужно заставить всех заговорить о себе и самое лучше для этого — молчать.

— Как?

— Твоя история поможет тебе, милая, — графиня опустила шторку и села боком так, чтобы видеть лицо Констанции. — Ты не должна сразу появляться при дворе, а я тем временем постараюсь, чтобы как можно больше людей узнало о тебе.

— Да, теперь я понимаю! — восхитилась Констанция.

— Вот именно, всегда интересно то, до чего не можешь дотянуться. Я уже представляю, как светские дамы будут сгорать от любопытства, а их мужья делать вид, что их совсем не интересует твоя судьба.

— Но ведь они начнут надоедать вам.

— Да.

— И вы не боитесь?

— Чего?

— Все-таки это же принесет неприятности.

— Отнюдь. Я знаю, сразу же отыщется уйма знакомых, которые, приедь я в Париж одна, не вспомнили бы обо мне. Но они один за другим станут появляться в нашем доме, чтобы хоть краем глаза увидеть тебя.

— И я покажусь?

— Я же говорила, Констанция, не стоит спешить. Ты можешь промелькнуть на галерее, тебя могут видеть издали, но только не вблизи. Это распалит любопытство и успех тебе обеспечен.

Как это все мало походило на прежнюю жизнь! Еще даже не ступив на землю Парижа, Констанция была посвящена в хитрые правила поведения при дворе.

— Не обязательно быть кем-то, можно всего лишь делать вид, создавать впечатление. Других занятий при дворе и не существовало, лишь только делать из ничего что-то.

Карета выехала на мост, и Констанция со страхом отпрянула отокна. Где-то далеко внизу, за балюстрадой, серебрилась река

— Это Сена, — сказала графиня Аламбер. Но Констанция была настолько поражена великолепием зрелища, открывшегося ее глазам, что даже ничего не ответила. Она смотрела на воду с такой высоты впервые. Она удивлялась, как это можно идти возле самой балюстрады и не бояться упасть.

А между тем, какой-то юноша мирно сидел со своей возлюбленнойпрямо на перилах, и девушка беспечно болтала ногами, а он даже не пытался ее поддержать.

— Это что, — сказала графиня Аламбер, — ты еще больше удивишься, когда стемнеет.

— А что произойдет?

— Здесь так светло ночью, что даже не видно звезд.

— Неужели над Парижем всегда облака? — воскликнула наивная девушка.

— Да нет, здесь столько фонарей, что они затмевают свет ночного неба.

Графиня вновь отодвинула шторку со второго окна и всмотрелась в скопление красных черепичных, серых свинцовых и зеленых медных крыш.

— А вот и наш дом, — буднично сказала она, указывая на великолепный дворец, притаившийся в зелени небольшого сада.

Это было здание, построенное около ста лет назад и ничуть не изменившееся с тех пор. Тяжелые барочные волюты плавно переходили в балюстрады парадного крыльца, скульптурные балконы, полуциркульные окна первого этажа и овальные мезонины, высокий щепец, украшенный гербом графов Аламбер.

Графиню и Констанцию встречали слуги. Сама графиня даже не знала их в лицо, все они были наняты недавно по просьбе хозяйки.Более всего поразило воображение Констанции горничная эфиопка. Она чуть не вскрикнула, увидев темнокожую девушку в белом накрахмаленном переднике. Но помня один из советов графини Аламбер о том, что никогда нельзя показывать своего удивления, Констанция сдержалась.

И бабушка посмотрела на нее с одобрением.

— Она будет прислуживать тебе, — шепнула графиня Аламбер своей внучке, — я специально не хотела говорить тебе прежде времени, кто будет твоей служанкой. Сейчас это в моде, Констанция, и ты ни в чем не будешь отставать от других.

У служанки с такой необычной кожей оказалось самое что ни на есть французское имя — Шарлотта. Она была расторопна и в меру молчалива, во всяком случае, она не произносила слова, пока ее не просили об этом.

Разгрузка багажа заняла уйму времени. Старая графиня следила за судьбой каждого саквояжа от того момента, когда он попадал в руки носильщика, до того момента, когда можно было заглянуть в него и увидеть пустое дно.

Наконец, все вещи были разложены, с мебели сняты чехлы, и Констанция почувствовала, что и в самом деле она находится дома. Если бы только за окнами был другой пейзаж!

Окна ее спальни выходили на юг и запад. На юг еще можно было смотреть, огромный древний каштан подступал к самому окну и на его глянцевых ветвях даже можно было различить первую робкую зелень, зато другие окна упирались прямо в глухую каменную стену. Констанция тут же попросила Шарлотту, чтобы та задернула шторы. Ведь девушка привыкла, чтобы за окнами лежали поля и взглядом можно было достать до горизонта. А здесь, в Париже, привыкший к просторам взгляд Констанции упирался в стену и не всегда это зрелище было приятным. Потеки сырости, пятна белой плесени, раскрошившаяся кирпичная кладка.