— Наконец-то готово новое платье, сшитое по последней моде, только что его доставил посыльный. Надеюсь, надев его, ты не слишком возгордишься и не станешь смотреть свысока на верную былым модам старуху.

— Мне самой больше нравятся платья прошлых лет, — призналась Констанция.

— О, это у тебя скоро пройдет, ведь мода — это как соревнование. Всегда кто-то стремится вырваться вперед. Входит в моду декольте — и смотришь, через месяц девушки ходят уже чуть ли не с открытой грудью. А какой переполох, Констанция, поднялся, когда сестра короля появилась на балу в замечательной шляпке, украшенной моделью парусника! И уже через неделю весь двор напоминал обширную гавань, где невозможно разглядеть воды за парусами и мачтами.

— Где оно? — воскликнула Констанция, желая как можно скорее увидеть свой новый наряд.

— Вот видишь, — улыбнулась графиня Аламбер, — а ты говорила мне, что безразлична к наряду.

Старой женщине было очень приятно, что Констанция заинтересовалась чем-то иным, кроме прошлого. Она понимала, что для женщины надеть новое платье — это наполовину изменить свою жизнь. К тому же, если платье вышло из-под руки чудесного портного, а его фасон соответствует последней моде.

И вскоре в гостиную был внесен чудесный сверток. Даже один вид бумаги, в которую он был упакован, вскружил Констанции голову. Гладкая, белая, блестящая, покрытая паутиной белых крестиков, она шуршала, вызывая в памяти строки из прочитанных книг, где говорилось о придворных балах, поцелуях, тайных ночных свиданиях.Нежно-розовая шелковая лента замысловатым образом опоясываласверток, а концы ее, завязанные огромным бантом, топорщились как усы гусара.

Констанция сдержала свое нетерпение и медленно приняла свертокиз рук бабушки. Легким движением руки девушка развязала бант, и лента упала на пол. Зашелестела, заискрилась оберточная бумага, и перед Констанцией предстал шедевр портняжного искусства. Трудно было бы найти хотя бы один изъян, к тому же такой неискушенной в нарядах девушке, как Констанция.

Но графиня Аламбер лишь нахмурила брови, разглядывая платье.

— По-моему, великоват вырез, — сокрушенно покачала головой графиня Аламбер.

Констанция, которой не терпелось надеть обновку, взяла платье и приложила его к себе.

— Но ведь мы же с вами вместе советовались с портным и тогда вы, бабушка, ничего не сказали насчет выреза.

— Тогда мне казалось, оно будет выглядеть немного пристойнее.

— Но ведь это мода, — напомнила Констанция и графиня Аламбер рассмеялась.

— Да не слушай ты меня, дитя, я уже стара и просто завидую твоей красоте. Если твои формы не стыдно показать людям, то значиттак и следует делать.

Шарлотта была уже наготове. Она приняла платье из рук Констанции и, покинув графиню Аламбер, они со служанкой поднялись в гардеробную.

Здесь перед огромным зеркалом Констанция замерла, а Шарлотта принялась колдовать своими темными как эбонитовое дерево пальцами над хитросплетением шнурков, крючков и петель. Старое платье упало к ногам Констанции, а Шарлотта даже не удосужилась его поднять, настолько обе они были охвачены нетерпением.

Кружева пенились в руках Шарлотты, казавшаяся невесомой ткань буквально парила в воздухе. И когда Констанция облачалась в новый наряд, можно было подумать, что сама Афродита выходит из морской пены. Шарлотта еще занималась застежками, еще подтягивала шнурки, а Констанция уже пыталась повернуться боком к зеркалу и заглянуть себе за спину.

— Да погодите же, мадемуазель, — взмолилась Шарлотта, — я сейчас закончу, и вы сможете полюбоваться собой.

Констанция занялась своими волосами. Она зло выдернула гребень, сдерживающий ее каштановые волосы на затылке, и те локонами рассыпались по плечам. Как ненавидела Констанция эти сложные прически! Она привыкла ходить с распущенными волосами, а теперь каждое утро ей приходилось терпеть по полчаса, пока Шарлотта уложит ее волосы. Констанция даже подумывала, не проще ли ложиться спать не разбирая прически. Ведь тогда с утра и проблем будет меньше.

Вот и сейчас Констанции захотелось быть такой, какая она есть в душе — независимой, свободной и немного дикой, выросшей среди полей, лесов, на побережье океана.

Она тряхнула головой и сверкнули золотые искорки в ее зеленоватых глазах.

— Вы великолепны! — прошептала Шарлотта, отступая от своей госпожи на шаг.

В словах темнокожей девушки было столько восхищения, что усомниться в ее искренности не приходило в голову.

Констанция с замиранием в сердце смотрела на себя в зеркало. Перед ней стояла незнакомая знатная дама.

— Неужели платье может так изменить человека?! — прошепталаКонстанция.

— Как видите, мадемуазель.

— Но ведь это не я…

— А кто же еще? — рассмеялась эфиопка, — вы еще многого не знаете о себе и с каждым днем вас поджидают новые и новые открытия.

Констанция нагнулась, приподняла подол и заткнула его за пояс, словно бы хотела перейти вброд реку или же залезть на дерево. Онанемного согнула в колене ногу, разглядывая плавные линии ступни, забранные в изящную замшевую туфельку.

— Вы, мадемуазель, удивлены своим превращением?

— Я не знала, что такое возможно.

— Да вы, мадемуазель, просто еще не знаете саму себя. Ведь драгоценный камень тоже не сразу предстает во всем своем великолепии. Его нужно огранить, найти великолепную оправу.

Только сейчас Констанция поверила словам графини Аламбер, чтона нее обратят внимание при дворе. А ведь это было еще не самое шикарное платье. То, лучшее, находилось еще в работе и должно былопопасть в руки Констанции через несколько дней.

Девушке нестерпимо захотелось заполучить его тотчас же.

Констанция еще раз придирчиво осмотрела свое отражение в зеркале. Сочетание платья, сшитого по последней моде и ее природной дикости и красоты было неотразимо.

— Я бы осмелилась вам посоветовать, мадемуазель, — сказала Шарлотта, — никогда не следовать моде до конца, иначе вы сольетесьс другими женщинами, вас будет трудно отличить. Холодная красотаничего не стоит, а вот загадка — она по душе всем.

Констанция осторожно поправила медальон с огромной жемчужиной на своей шее. Та даже не доставала до глубокого выреза платья.

— Как ты считаешь, Шарлотта, — Констанция старалась говоритьабсолютно спокойно, — вырез у платья не слишком большой?

— Что вы, мадемуазель, если бы вы спросили меня до того, как работа была окончена, я посоветовала бы его сделать еще немного ниже.

— Но ведь тогда бы… — Констанция замялась, ее грудь до половины и так была обнажена.

Пухлые губы миловидной эфиопки раздвинулись в улыбке.

— Вы хотите сказать, будто глубокий вырез — это непристойно?