– Что вам угодно, – быстрый прыжок глаз с лица Мартины на лицо Макса, – дамы и господа?

Несколько комичное обращение развеселило всех. Макс и Мартина рассмеялись, а букмекер кисло улыбнулся. Тем не менее начальное напряжение было снято. Макс решил сразу раскрыть карты.

– Господин Линд, я частный детектив Макс Вундерлих, а это моя помощница Мартина Хайзе.

По тому, как дернулся на месте господин Линд и как изменился цвет его лица, можно было заключить, как все это для него неожиданно и как ему хочется бежать от этой парочки. Макс не сомневался, что у букмекера в силу специфики его деятельности нет никаких оснований любить полицию, частных сыщиков и всяких там налоговых служащих. Букмекер же, который всегда рассчитывал на подобную встречу, взял себя в руки и приготовился к обороне.

– Что вы хотите узнать, господа?

– Нас интересуют ваши отношения с Рольфом Гаммерсбахом, – начал Макс.

При этих словах букмекер немедленно вскочил с места и гневно воскликнул:

– Я не потерплю провокаций, господа! Мне незнакомо это имя.

После этого он предпринял попытку высвободиться из плотного окружения молодых людей, для чего занес над скамейкой правую ногу. В это время Макс быстро заговорил:

– Не спешите, господин Линд. Мы не занимаемся провокациями. Существовавшее между вами знакомство может подтвердить, например, Кристина Маттерн.

Эти слова не произвели заметного впечатления на Уве Линда, потому что, продолжая осуществлять задуманное, он опустил ногу уже с другой стороны скамейки и перенес на нее тяжесть тела, чтобы начать освобождать другую ногу. Макс же продолжал говорить:

– Могу добавить, что этот факт может подтвердить и хорошо известный вам жокей Курт Хаас…

При последних словах правая нога вернулась на свое место, и букмекер снова тяжело опустился на скамейку.

– Я не знаю никакой Кристины… Маттерн…

– Это та девушка, которая бывала вместе с Рольфом Гаммерсбахом, когда он встречался с вами. Возможно, вы и не знаете ее имя…

– Допустим…

– Но жокея Хааса вы наверняка знаете!

– Это он вас послал? Но все, что он мог вам рассказать, никто не может подтвердить официально…

– Ну почему же? Есть такое явление, как очная ставка в присутствии полицейских… – тихо произнес Макс.

Эти слова произвели магическое действие. Обессилевший вдруг букмекер уронил голову, которую он буквально секунды назад держал уверенно и даже нахально, и еле слышно спросил:

– Чего вы хотите?

Макс взглянул на Мартину, взгляд которой говорил о том, что противник повержен, и сказал более примирительным тоном:

– Господин Линд, мы не собираемся вторгаться в ваш букмекерский мир, нас интересует совершенно другое…

– Что же?

– Есть основания полагать, что некоторое время назад вы ссужали крупную сумму Рольфу Гаммерсбаху под залог бриллианта…

Доведенный до отчаяния упоминанием об истории с жокеем Уве Линд после этих слов сделался белым как полотно. Не хватало только еще, чтобы его стали расспрашивать об убийстве банкира, к чему Уве точно не имел никакого отношения. Он собрался с силами и сказал:

– Да, это было. Но с тех пор прошло уже два года. Мы рассчитались. Я выручил тогда Рольфа и сам немножко на этом заработал. Поверьте мне. Вам нечего мне предъявить. Или вы хотите попытаться раскрутить меня на признание в каких-то аферах на том основании, что я ссужаю крупные суммы наличными?

– Как минимум не в этот раз… Пусть этим занимаются те, кому это положено делать. А я просто частный детектив и работаю по заданию частного клиента, – сказал довольно Макс.

Потом он достал из кармана клочок бумаги и написал на нем предполагаемую денежную сумму, которую Уве ссужал банкиру за бриллиант. При этом букмекер затравленно следил за действиями сыщика. Макс поднес бумажку к глазам Уве Линда и тихонько спросил:

– Такую сумму вы давали Рольфу Гаммерсбаху под залог бриллианта?

Уве кивнул и осторожно оглянулся по сторонам. Макс изорвал бумажку в мелкие клочки и всем своим видом показал, что допрос закончен.

Они стали выбираться из-за стола, и Уве понял, что этим как вихрь налетевшим на него молодым людям больше ничего не надо. Что же им было нужно? Неужели только узнать, что у него нет бриллианта, который два года назад закладывал Рольф Гаммерсбах? Уве даже подумал, как быстро и хорошо все закончилось… И он еще сможет сегодня полноценно выполнить свою роль на скачках.

Внезапно, что-то вспомнив, Мартина остановилась и, обернувшись к букмекеру, сказала:

– И, господин Линд… Вспомните все же о несчастном жокее… Хотя бы для того, чтобы мы крепко забыли о сегодняшнем разговоре.

Они покинули пивную, а задумчивый Уве еще некоторое время продолжал смотреть им вслед…

20

Осенью восемьдесят девятого пала Берлинская стена. Вслед за ней стало разваливаться все, что составляло основу немецкого социалистического государства. Стали постепенно сворачивать свою деятельность и детские дома специального назначения. Им на смену должно было явиться нечто новое, но никто еще не знал что. Летом девяностого года (еще до официального объединения Германии) Эрика Пфеффер была отпущена и вернулась в Берлин. Она пришла в квартиру Магды Пфеффер. Пришла потому, что больше ей идти было некуда. В специальном детском доме ей стало известно, что Магда – ее неродная мать. Однако самой Магде она об этом не сказала.

Магда радостно встретила дочь и попыталась обсуждать с ней перспективы дальнейшей жизни, не замечая при этом, что ее простоватые планы не находили отклика в сердце девушки. Эрика неохотно шла на контакт, старалась убежать из дома, чтобы пообщаться со сверстниками. Планы, которые строились в молодежной среде, были ей, естественно, ближе, и она проводила вечера, слушая рассказы о том, какие возможности теперь откроются перед молодежью после неминуемого объединения Германии. При этом ни старая школьная подружка Рената Вебер, ни когда-то научивший Эрику курить единомышленник по совместным проказам Дитер Кифер, ни сама Эрика не задавались мыслью, готовы ли они к новой жизни на западе страны. Они еще не представляли, что успешная жизнь там возможна, если человек образован, имеет хорошую квалификацию и опыт. До всего этого им еще не было дела…

Объединение еще не состоялось, но слово это повторялось на каждом углу, заставляя чаще биться сердце каждого немца. Среди простого народа было очень мало тех, кто критически смотрел на этот еще не свершившийся, но неумолимо приближающийся факт. Еще не было ни малейшего представления о том, какие жаркие дискуссии могут возникнуть по поводу того, кто выиграл, а кто проиграл в этом слиянии, главным аргументом которого было новое единение когда-то разделенной единой нации. Все это будет позже…

Однажды Магда рассказала, что ходила в школу и договорилась о принятии Эрики в последний класс восьмилетки. Взгляд немолодой матери блестел от радости, чувства переполняли ее. А потом можно будет получить профессию или, если Эрика захочет, пойти ученицей на народное предприятие, где трудилась Магда. Она сумеет договориться. Правда, ни Магда, ни кто-либо другой еще не знали, что совсем скоро не сохранятся не только эти предприятия, но и само название уйдет в историю. Планы работницы Магды Пфеффер отличались простотой, и она совершенно не была виновата в том, что в ее голову не приходило ничего лучшего. Эрика, жалея Магду, не критиковала ее незатейливые идеи, а молча слушала, лишь иногда отводя взгляд, когда Магда обращалась непосредственно к ней с вопросом: «Разве это не так? Ну согласись, что я права». Глядя в потолок или стену, она молча кивала, и удовлетворенная Магда продолжала излагать. Ей было невдомек, что когда-то утерянная – не в последнюю очередь по вине самой Магды – связь между матерью и дочерью уже никогда не будет восстановлена. «Звереныш» так и не превратился в прирученного кролика.