Ее следы были первыми на запорошенной остановке. Два надменных женских лица, удлиненных высокими, косо срезанными шапками, смотрели со своих постаментов. В глазах сфинксов тлело презрение. Ксения стянула варежку и подышала на пальцы. Со стороны площади Труда долетел слабый звон трамвая. Мимо проехал автомобиль, и набережная сузилась, расставаясь с ночной пустынностью.

Свернув в переулок, косящий влево, Ксения шла, приглядываясь к фасадам. Записка с адресом осталась в портфеле — она не догадалась захватить. Дома, стоявшие по другую сторону, провожали ее темными настороженными окнами. Дойдя до высокого дома, богато украшенного лепниной, Ксения остановилась: «Кажется, здесь…»

Постояла, собираясь с духом, стараясь не обращать внимания на окна, глядящие в спину. Набравшись решимости, взялась за дверную ручку, но дернуть не успела — дверь открылась сама. Из парадной вышла женщина, скользнула по Ксении невидящими глазами, машинально придерживая дверь.

Темные своды. Штукатурка, изрезанная надписями. Кое-где пласты выкрошились до камня. «Да, здесь».

Желтая лампочка, тлевшая под металлическим колпаком, высвечивала ровный круг. Силы света едва хватило на половину батареи. Ксения примостилась в уголок, сидела, согреваясь и раздумывая: во сне все казалось ясным, теперь, когда добралась до их дома, она не понимала — зачем пришла?

Парадная дверь стукнула. Тень женщины, которую только что встретила, вошла и остановилась, словно замерла. И сразу, как будто того и ждали, скрипнули дверные петли. Стена, покрытая искрошенной плиткой, раскрылась на узкую полосу света, и из этой светящейся полосы выступила другая тень. Глаза женщины метнулись, и мелодичный голос, какой не может принадлежать горестной тени, воскликнул: «Оре!..»

Тень, выступившая из стены, съежилась. Полоса света делалась уже, пока не превратилась в острый, вертикальный луч.

Еще не упал, разбившись, высокий голос, но из перехваченного женского горла уже выползали шелестящие змеи: «с-с-с… т-т-т…»

На Ксеньиных глазах происходило необъяснимое: на площадку вышел отец Чибиса, за ним — Инна. Дверь, открывшаяся в стене, светила им в спины, словно держала факел.

Ксения вжималась в стену, будто надеялась, что ее стена тоже разверзнется и она исчезнет, успеет скрыться.

Дверь захлопнулась: погас догоревший факел. Лампочку, висящую над входом, шатнуло ударом сквозняка.

— Как же ты?.. Как же ты мог?.. Она же… боже мой, девочка! — женщина свела руки на горле.

Металлический колпак ходил из стороны в сторону, отбрасывая безобразные тени. Они ложились на Иннино лицо.

Уже не понимая, что делает, Ксения оторвалась от трубы, упершейся в спину, и шагнула в круг. Три пары глаз сошлись на ней, словно вонзились в грудь. Расправляя легкие для вдоха, она встала на цыпочки. Ноги, слабые после болезни, дрожали птичьими лапами:

— Я пришла… потому что мне снился город и звезда… Эта звезда предаст и погубит…

Круг лопнул и раскрылся. Тени, шедшие хороводом, остановились.

— Орест, она больна! Разве ты не видишь — больна, больна… — женщина повторяла растерянно.

Орест Георгиевич перевел взгляд на девочку, чье неожиданное появление спасало от невесть какой развязки, и произнес крепнущим голосом:

— Надо наверх — здесь нельзя.

В прихожей Ксения размотала теплый платок. Под ним оказался другой — белый, банный, завязанный с вечера.

Пропустив вперед больную девочку, Светлана вошла в комнату и направилась к окну. Стояла, пытаясь справиться с дрожью, смотрела на противоположную стену: ни одно окно не прожигало ее насквозь. За спиной вспыхнул верхний свет, в оконном стекле отразилась комната, разоблаченная до последнего угла.

Антон, одетый в пижаму, появился в дверях, жмурясь со сна. Светлана обернулась.

Инна, стоявшая у журнального столика, одергивала юбку:

— Тебя… родители прислали?

Ксеньина голова дернулась, и белый платок сморщился, как будто собирался заплакать:

— Нет, они спят. Я сама, — голос пульсировал то тише, то громче. — Мне приснился сон. Я видела город и подумала, что скоро умру… Мама говорила, в нашей семье умирают мальчики… Но теперь я осталась одна, и… наверно… придется мне…

— Дальше, — Орест Георгиевич приказал каким-то неживым голосом.

— Там кирпичная башня и дорога: между стен. Вся выложена плитами… Желтые львы по голубому…

— Врешь! Ты… ты подсмотрела! — Инна выкрикнула отчаянно и сжала кулаки.

— Она не врет. Я тоже… Мне тоже… снилось… — Антон заговорил быстро и сбивчиво.

Светлана подошла и, взяв его за локоть, зашептала настойчиво. Он помедлил, потом кивнул и выскользнул из комнаты.

— Я хотела… накопить и отдать, но сразу заболела, и завтраков больше не было. Я пришла сказать, что обязательно накоплю…

— Без тебя отдали, — Инна шевелила мертвеющими губами.

Чибис вернулся и сел, поджав ногу под себя. Рука пошарила и наткнулась на карандаш: втянув голову в плечи, он царапал карандашом по столешнице.

— Орест, девочке нужно лечь! — женщина произнесла жестко.

Чибис сидел, не поднимая головы: водил карандашом, словно записывал за ними слово в слово.

— Сейчас она ляжет, — громко и раздраженно произнес Орест Георгиевич. — Но сначала я пойму, при чем здесь мальчики и этот город. Там, — он ткнул пальцем вниз, — она говорила другое!

— Что бы мы ни говорили здесь, там мы уж точно заговорим по-другому, — раздался влажный голос. Павел Александрович входил в комнату.

— Это я попросила, сказала позвонить, девочке нужен врач, — над плечом Ореста Георгиевича Светлана объясняла шепотом.

Чибис царапал и царапал по столу. К его недоумению, Павел Александрович, вызванный к больной Ксении, взглянул на