– Я вас провожу, – сказала Лиля и тоже поднялась.

– А я, пожалуй, распрощаюсь с вами здесь, – сказал Осип. – Лень тащиться в прихожую. Прощайте, мой юный друг! И почаще к нам приходите. Мне кажется, мы сойдемся. Я вас уже полюбил.

– Вы мне тоже понравились, – сказал в ответ Андрей. – Покойной ночи.

Андрей и Лиля вышли из комнаты.

Осип налил себе немного вина. Взял бокал за тонкую ножку и посмотрел сквозь него на лампу.

– Забавный мальчишка, – проговорил он. – Пройдет неделя, и побежит стреляться. Как пить дать.

– Ты сегодня превзошла себя, – лениво сказал Осип, глядя, как жена снимает украшения и складывает их в шкатулку. – И самое удивительное, что ничего для этого не сделала. Но твои движения, твой взгляд, интонация твоего голоса – все это было бесподобно.

– Ты находишь? – отозвалась Лиля, сидя перед зеркалом и стирая с щек пудру специальным французским ароматическим тампоном.

– Некоторые женщины рождаются, чтобы разбивать мужские сердца, – сказал Осип. – Ты из их числа.

– Может быть. Но люблю я только тебя.

– И Володю, – добавил Брик.

– И Володю, – послушно кивнула Лиля. – Хотя в последнее время он абсолютно невыносим.

– Просто он очень большой и занимает в комнате много места.

– Ты говоришь о нем, как о мебели, – сказала Лиля.

Осип пожал плечами.

– А ты так о нем думаешь. Этакий говорящий комод, доверху набитый гениальными вещами, от которого иногда с души воротит.

– Почему воротит? Меня не воротит, – возразила Лиля.

– Воротит, – сказал Осип. – Иногда Маяковского слишком много. Себе ты уже в этом призналась, признайся и мне.

Лиля сняла с запястья серебряный браслет и положила его в шкатулку. Осип подошел к ней сзади и положил ей руки на плечи.

– Я не хочу так говорить о Володе, – сказала Лиля, глядя на отражение мужа в зеркале. – Он меня так любит.

– Он становится совершенно неуправляем, – сказал Брик. – Это хорошо, что ты решила его немного «размягчить». Впереди ЛЕФ. Нас ждет большая работа в Левом фронте искусств.

– Ты хочешь слепить его по своему подобию? – поинтересовалась Лиля, щуря карие глаза.

Осип покачал головой:

– Вовсе нет. Но впереди море льда, и мне нужен крейсер с железным носом, чтобы разбивать этот лед. Я с ним говорил несколько раз на эту тему, но он завел дурацкую привычку отшучиваться.

– Он всегда заглядывал тебе в рот.

– Он мне нужен в ЛЕФе. Без него ЛЕФ слаб. – Осип поднял с пола карту и посмотрел на нее. Это была пиковая дама. – Ну ничего, – сказал Брик. – Надеюсь, изгнание пойдет ему на пользу. Двадцать восьмого февраля к нам придет другой человек. Мы расплетем его на нитки и свяжем из этих ниток новый узор.

– Фу, как грубо ты говоришь, – поморщилась Лиля.

– Говорю, как есть, – отрезал Брик.

Лиля посмотрела на свое отражение, склонила голову.

– Сегодняшняя его записка разворошила воспоминания юности, и мне стало ужасно грустно, – сказала она, обращаясь к своему отражению.

Брик насмешливо скривил губы.

– Зачем тебе воспоминания юности, если сама юность ходит у тебя перед глазами?

– Ты об Андрее?

– О ком же еще? Похоже, мальчишка втюрился в тебя по уши. Кстати, я не заметил у него на пальцах никакого кольца. Ты уверена, что кольцо у него?

– Не знаю. Но скоро узнаю. Имей терпение.

– У меня его сколько угодно, могу даже с кем-нибудь поделиться. Если бы у меня его не было, я давно бы тебя задушил.

Брик обхватил пальцами нежную шею жены. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза: Лиля – с любопытством, Осип – сухо и насмешливо. Наконец он нагнулся и поцеловал Лилю в шею.

– От тебя восхитительно пахнет, – сказал он. – Это французские духи?

– А разве бывают другие?

Брик хотел еще раз поцеловать жену в шею, но Лиля мягко отстранилась.

– Нет, – сказала она.

– Почему? – спросил Осип.

– Ты знаешь, – ответила Лиля.

Брик убрал руки с шеи жены и зевнул.

– Пойду почитаю да лягу спать. Не хочешь бокал вина перед сном?

– Можно.

– Сейчас принесу. Может, мне удастся напоить тебя и сделать более покладистой?

– Это вряд ли.

Осип двинулся к столу, но на полпути остановился и сказал, обернувшись к жене:

– Слушай, а может, нанять пару крепких дворовых ребят, да и забрать у мальчишки кольцо силой? Чего с ним церемониться?

– А если узнают, что это сделали мы? – возразила Лиля. – Тогда с нами тоже никто не станет церемониться. И вообще, зачем ты мне предлагаешь такую гадость! Что за дурацкие мысли!

– Я всего лишь пошутил. А вот ты, похоже, приняла мои слова всерьез. Ревность, детка, – буржуазный предрассудок! «Товарищи мужья, дружите с возлюбленными своих жен!»

– Брик, вы дурак, – отрезала Лиля.

– А ты красавица и, стало быть, – ведьма, – ответил Осип. – Спокойной ночи, ведьма. Кстати, вина себе нальешь сама.

Он повернулся и, позевывая, поплелся к себе в комнату.

Москва, май 200… года

Вместо электрического звонка из стены торчали какие-то перепутанные проводки, поэтому Марго снова, уже во второй раз, постучала в дощатую дверь костяшками пальцев. Из квартиры не раздалось ни звука.

– Может, ее нет дома? – предположил дьякон.

– Она дома, – уверенно сказала Марго.

– Ну, тогда она, вероятно, не хочет никого принимать.

– Мы договаривались о встрече, и я никуда не уйду, пока ее не увижу, – упрямо произнесла Марго. – Я должна с ней увидеться.

– Тогда стучите сильнее, – посоветовал дьякон. – Изида Альбертовна – столетняя старуха и наверняка плохо слышит.

Марго снова постучала, на этот раз гораздо громче, чем прежде. Эхо ударов гулко и неприятно прокатилось по подъезду, заставив журналистку поежиться.

За дверью наконец-то послышалось шарканье тапочек. Затем щелкнул отпираемый замок, и дверь открылась. На пороге возникла маленькая сгорбленная старуха с белыми как снег волосами.

– Здравствуйте, Изида Альбертовна! – поприветствовала ее Марго. – Я – Маргарита Ленская. Мы с вами говорили по телефону, помните?

Старуха окинула фигуру и лицо Марго подозрительным взглядом, потом так же подозрительно посмотрела на дьякона.