Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Очень старая? – поинтересовалась Марго.
– Около ста лет.
Марго присвистнула.
– А вы уверены, что она еще жива?
– Ольга встретила ее совсем недавно в Театральном музее. Старушка была еще ого-го. Если верить Ольге, Изида Альбертовна любит поболтать о прошлом. Мы можем это использовать.
– Вы взяли ее телефон?
– Разумеется. Хотите сами позвонить?
– Да. Я представлюсь журналисткой и скажу, что пишу статью об отношениях Лили Брик и Маяковского. В «Караван историй»!
– Хорошая идея, – сказал дьякон. – Вряд ли старушка перед этим устоит.
Марго снисходительно улыбнулась.
– Все жаждут славы – и молодые, и старики. А старики еще и любят предаваться воспоминаниям. Она мне не откажет, вот увидите.
Ветер вытряхнул из урны разноцветный фантик и потащил его по асфальту. Журналистка проводила фантик прищуренным взглядом и повернулась к отцу Андрею.
– Так как насчет еще одной порции мороженого? Мне кажется, я ее заслужила.
– На все сто.
Отец Андрей поднялся со скамейки и отправился к лотку с мороженым.
Москва, декабрь 1922 года
Высокий, красивый мужчина в коричневом пальто с меховым воротником и в теплом французском кепи шел по заснеженному тротуару Мясницкой улицы. Внешность мужчины была столь необычна, что прохожие оглядывались ему вслед и восторженно покачивали головами. Удивлял их, в первую очередь, рост мужчины – в нем было едва ли не два метра, а уже во вторую – лицо; увидев такое лицо однажды, уже невозможно было его позабыть. Лицо сильное, с полными, чувственными, но в то же время мужественно и даже как-то высокомерно-мужественно очерченными губами.
Когда гигант проходил мимо магазина одежды «Весна революции», из двери магазина вышел почти столь же высокий человек. Человек этот был в черном кашемировом пальто. На согнутой в локте руке висела черная лакированная трость с золоченым набалдашником в виде головы хищной птицы. Лицо у мужчины было неприятное – бледное, одутловатое и какое-то нерусское. Маленькие голубые глаза смотрели отчужденно и холодно. Неприятное впечатление дополняла лысая голова, на которую мужчина, едва покинув магазин, напялил котиковую шапку устаревшего фасона. На пальце мужчины при этом сверкнул перстень с огромным дымчато-серым камнем.
Мужчина в котиковой шапке посмотрел вслед удаляющемуся гиганту, усмехнулся и громко окликнул:
– Герр Маяковски!
Гигант остановился. Повернул голову и глянул на мужчину в котиковой шапке из-под нахмуренных бровей.
– А, это вы, – сказал он слегка удивленно. – Какими судьбами в Москве?
– Бизнес, – с улыбкой ответил человек в котиковой шапке. – Ужасно рад вас встретить, герр Маяковски. Вы сильно спешите?
– А вам-то что?
– Позвольте мне пройтись с вами. У меня есть к вам разговор.
– Валяйте.
Маяковский повернулся и зашагал дальше, не слишком заботясь о том, нагонит ли его человек в котиковой шапке. Тот, однако, нагнал и пошел рядом.
– Вы кое-что обещали мне в Берлине, герр Маяковски, – заговорил он дружелюбным голосом.
– Да, я помню, – не поворачиваясь, ответил Маяковский.
– И что же? Вы передали мое предложение фрау Брик?
– Угу. Упаковал, перевязал красной ленточкой и передал лично в руки, – грубовато ответил Маяковский.
– Замечательно! Я знал, что вы человек слова. И что же решила фрау Брик?
Маяковский резко остановился, и человек в котиковой шапке, шедший слегка позади, налетел на него. Маяковский ожидал, что сила удара отбросит назойливого немца в сторону, но тот устоял, и, чтобы самортизировать толчок, Маяковскому самому пришлось покачнуться и отступить на шаг.
На губах немца промелькнула улыбка – слишком жесткая для общего слащавого выражения лица. Впрочем, она тут же исчезла.
– Прошу прощения, – виновато проговорил немец, абсолютно русским жестом приподняв котиковую шапку так, как это делают московские интеллигенты. Голос у него был неприятный. Вроде вежливый и в то же время отталкивающе-холодный, как если бы кусок острого стекла завернули в бархатную тряпочку. – Так что ответила фрау Брик? Она достанет мне кольцо?
– А почему бы вам самому не заняться поисками кольца, раз уж вы в Москве? – сухо осведомился Маяковский.
– Есть причины, – уклончиво ответил немец.
– Какие? – прямо спросил поэт.
Немец заколебался.
– Ну… Все же я иностранец. А иностранцы в вашей стране чувствуют себя несколько… стесненно. Слишком много навязчивого внимания.
– Русским за границей тоже несладко, – сказал Маяковский. Усмехнулся и добавил: – На собственной шкуре испытал.
– Да-да, я о таком слышал! – с готовностью улыбнулся немец. – Слежка, отчеты в иностранное ведомство – прямо как в настоящем шпионском детективе. Что делать, мы с вами по разные стороны баррикад. Но лично нам с вами нечего делить. Так как насчет кольца, герр Маяковски?
– Не думаю, что сделка удастся, – ответил поэт.
– Но вы дали слово, – с упреком произнес немец. – И теперь должны ответить за него.
– Ответить? Чем, интересно? Уж не жизнью ли? – иронически поинтересовался Маяковский.
– Возможно, что и так, – сказал немец, прищуривая холодные глаза, и в голосе его на этот раз не было ничего смешливого или приветливого.
Несколько секунд мужчины смотрели друг другу в глаза. Наконец Маяковский скривил рот набок и пробасил скрежещущим голосом уличного драчуна:
– Послушайте, херр Лысофф, отвалите, если не хотите беды. Встречу вас еще раз – набью морду. А если и это не поможет – переломаю ноги и сброшу с Москворецкого моста. Ферштейн?
– Ja, – усмехнувшись, ответил немец.
Маяковский повернулся и пошел своей дорогой, а человек в котиковой шапке остался стоять, где стоял. Когда Маяковский отошел шагов на десять, немец снова усмехнулся, поднял руки и произвел в воздухе несколько движений, словно оплетал удаляющуюся фигуру поэта невидимой паутиной. При этом жирные губы немца быстро и беззвучно шевелились, будто он читал про себя какую-то молитву или заклинание. Все это заняло несколько секунд, после чего немец опустил руки, повернулся и зашагал в другую сторону, бодро постукивая черной тростью по обледенелому бордюру тротуара.
На мосту, лицом к закованной в лед реке, стояла женщина, одетая во все черное. Черное пальто, черные перчатки, черный платок на голове. Маяковскому сделалось неприятно, словно он увидел перед собой черную кошку, которая собирается перебежать дорогу, и он чуть было не повернул назад. Но упрямство и здоровый скептицизм взяли свое.