Чэпмен мог видеть колебания и ошибки Клер: она не использовала никаких фильтров. Вот еще одно доказательство любви! Она побывала на нескольких сайтах, желая получить справку об «Обломове», но безуспешно. В критических отзывах – абсолютно ничего. Гениальное молчание! На сайте, загроможденном ошибками всех видов, роман Гончарова получил оценку два балла из десяти возможных. «„Обломов“» – неудачный роман. Роман неудачника». Общество, основа которого – постоянное составление рейтингов, в котором все время ставят оценки книгам, врачам, парикмахерам, ресторанам – погибшее общество, потому что однажды ему тоже выставят оценку.

Чэпмен закончил свое цифровое путешествие на спортивном сайте: ему хотелось узнать, изменилась ли за ночь ситуация вокруг Полстры. Заголовок был ясней ясного: «Полстра: 1 шанс из 10, что он остается во Франции».

Идти строем, громко говорить, петь, держать за руки людей, с которыми не знаком. Совершенно ясно: я не создан для манифестаций. Манифестация – что-то вроде дискотеки под открытым небом. Мое чтение – тишина, одиночество, в руках – книга писателя, которого я высоко ценю. Оно – антитеза манифестации. Эта стилистическая фигура – антитеза – может мне нравиться в тексте, но чтобы выдержать три часа ходьбы под гул голосов, мне понадобилось усилие из разряда: «Я беру это на себя». Кстати, по какому поводу собрались эти манифестанты?

Вокруг меня со всех сторон были десятки (на самом деле тысячи: я увидел бы это, если бы смог взлететь над землей и взглянуть вдаль) людей, которые жили под тем же девизом, что я: «Я никого не оставляю равнодушным». Может быть, это меня и беспокоило. Тревожило то, что я вижу похожих на себя, а я считал себя уникальным. Чувство, которое разрушало меня много лет. Чувство, которое отдалило меня от моей семьи и от друзей семьи. Чувство, которое сформировало меня и сделало тем, кем я был во время манифестации – молодым человеком, которому неуютно в толпе.

К счастью, Мелани была рядом со мной. Мы шли в едином ритме в одном и том же направлении – метафорическое изображение того, чем наша пара была много лет. В данный момент наше соседство было неестественным, как декорация малобюджетного вестерна. Зритель чувствует, что салун не настоящий и нельзя слишком сильно давить на створки двери; что деревенская церковь упадет, если дублер неверно выполнит трюк. Однако я верил в этот обман. Это обходилось мне недорого. Навязанная вера наделяла меня поддельным счастьем. Подсластитель для любви. Как только мы встретились с Мелани у Порт-Дофин, она предупредила меня: «Не создавай себе иллюзий: я знаю, ты это умеешь. В твоих книжках есть только невероятные истории. Но мы здесь в реальном мире. Здесь нет ничего необыкновенного. Забудь про богов из машины и прочие театральные чудеса… Мне приятно снова тебя увидеть, но не думай, что я сейчас признаюсь тебе в любви и мы снова начнем наши отношения с того места, на котором их закон чили».

Мелани не из тех людей, которые даже во время спора смазывают свои слова приятной маслянистой глазурью. Ее слова скорее напоминали удары ледоруба по отвесной скале. Многие кончали тем, что отцепляли от себя. Я же привык уклоняться от ее нападок. Поскольку она говорила о театральных чудесах, я не мог не вспомнить о «Скупом», где одно действующее лицо оказывается отцом, сыном или сестрой другому. Конечно, я ничего ей не сказал о репликах, которые проносились в моем уме: нельзя было ничего добавлять к ее словам, я должен был лишь кивнуть в знак того, что принял их к сведению.

Я даже добавил к тексту Мольера реплику, и сделал это без малейшего смущения, потому что местами он казался мне слабым:

«Да, Мелани, забудем прошлое. Найдем друг друга снова. Будем любить друг друга. Только мы способны творить чудеса».

Эта реплика меня совершенно не удовлетворила, и я оставил ее при себе.

Я должен был вернуться к действительности. Нужно оставить Мольера и ему подобных в шкафу, хотя они громко стучали в дверь, желая выйти оттуда. Нужно быть стойким и оттолкнуть их обеими руками. Крепко упереться ногами в землю. Все эти мертвые писатели в конце концов устанут. Если же нет, двери шкафа сломаются, и вторжение станет неизбежным. Армия трупов ворвется в мою голову. Я буду пригоден только для психбольницы!

Два часа ходьбы в полной гармонии друг с другом. Когда ты в толпе, это возбуждает тебя и заставляет верить, что скоро все будет возможно. И нет никого, чтобы сказать тебе, что ты, возможно, зашел слишком далеко в некоторых своих мыслях. Полное согласие. Мелани была по-настоящему счастлива. Она во весь голос подхватывала лозунги, которые организаторы побуждали нас петь. Какая романтичная экскурсия по Парижу!称

Между двумя попытками отдышаться я попробовал, несмотря на рекомендации Мелани, расспросить ее о том, как она жила после нашего расставания. Чтобы она меня услышала, надо было говорить громко. Еще один театральный прием: говорить громко, но при этом не создавать впечатления, что кричишь. Приблизиться к ее уху, но не слишком.

– Ты вернулась к своим родителям?

– Да.

– Ты нашла свои марки?

– Да.

– Что ты сказала?

– Да.

– Тебе не слишком трудно общаться с матерью?

– Нет.

Вообще-то сложности в общении были главным образом у меня, потому что Мелани отвечала только «да» и «нет». Словно она удалила из своего словаря остальные 79 998 слов.

Мы шли уже два часа тридцать минут. В сопровождении только что прибывших на место республиканских отрядов безопасности. Это был не эскорт – оцепление. И люди в нем были готовы задушить нас. Я знал, что некоторые из них неохотно обеспечивали нашу безопасность.

Справа от себя я заметил рекламное табло. Огромное и навязчивое. Именно навязчивое: оно навязывало себя нам, шедшим мимо. Его невозможно было не увидеть. Красивое табло, совершенно новое, на котором автоматически сменяли друг друга рекламные плакаты. На одном из них Полстра в трусах рекламировал какую-то марку белья. Правду говоря, он хорошо сложен – мускулистый, но не слишком. Слишком хорошо сложен – в этом нет сомнения. Информатика творит чудеса. На самом деле у него, как у меня, должно быть, имеются несколько недостатков. Когда мы готовились повернуть обратно, довольный футболист уступил место группе поющих священников с сияющими улыбками. Они были одеты – иначе как можно было бы узнать, кто они такие? Pauperes cantoribus[21]. Служители церкви превратились в артистов, спортсмены отвлеклись от своего основного дела и стали продавцами белья. Больше ничто не движется как положено на этой планете – это ясно. Pauperes peccatoribus[22]. Опять появился Полстра, обнаженный в той же степени. Я не отрываясь смотрел на него. Снова эти обманчиво гармоничные формы. Ясные глаза. Никакого смущения от того, что он на улице полуголый.