– Я фехтую отвратительно, – признался. – Не умею – и все. Чуть не вылетел из-за этого. Каждый из них поодиночке дал бы мне фору в пять касаний.

– Но как?..

– Они умеют фехтовать. Я умею драться грязно, – усмехнулся в ответ.

На душе было погано. Очень погано после того, как выслушал сбивчивые объяснения повязанных молодчиков.

…В «Шабле Жигмонта» было, как обычно, полутемно. Простая деревянная мебель, стойка бара – ничего лишнего.

И, как обычно, улыбчивая девица на входе попотчевала меня рюмочкой «с дороги» под маленький бутербродик с икрой.

Такой же набор полагался при выходе – «на ход ноги», и совершенно бесплатно.

Впрочем, «Шаблюку» любили не только за это. Взять хотя бы фирменное блюдо – мачанку. Представьте себе, пара отличных колбасок, а на гарнир к ним – этакая несуразица вроде бефстроганова с блинами.

Мясо на гарнир к мясу – очень по-литвински, очень основательно и стоит доступно. Добавь сюда бесплатные сто грамм с закуской – и вовсе прекрасно получится.

Увы, сегодня я здесь по делу.

…Обвел глазами зал, не зная, кого ожидать. Не каждый день вызывают в столицу и назначают встречу в любимой пивнушке.

После общения с курсантами не удивился бы, увидев тут даже мадемуазель Протекцию. Смешно! В конце концов, нас не связывало ничего, кроме трех коротких личных встреч, подаренного игольника (уже второго, поскольку первый умудрился раздолбать на Тритоне) и моих глупых, не имеющих никакой надежды на воплощение чувств.

Естественно, ее тут не было и быть не могло. Не было здесь и господина Арсеньева, куратора сектора стран Южной Америки в Конторе.

Зато за барной стойкой сидела до ужаса знакомая грузная фигура в неопределенно-буром сюртуке. Недовольное бурчание громыхало под низкими сводами, различить смысл не удавалось – легкое искрение искажающего поля намекало: шпионаж не пройдет.

Вокруг рыбкой-прилипалой металась Анечка, известная своим долготерпением длинноногая особа. Слухи про нее ходили самые разные. Не прислушивался. Если правда – у каждого свои грехи, если ложь – тем более не мое дело.

Кивнув девушке, сделавшей в ответ страшное лицо, уселся на табурет.

Стоически выдержав грохнувшую в ушах статику поля, включившего меня в участники беседы, услышал:

– Нет, Анечка, сердце мое, я не буду есть кашку, чтоб тот гиппократ, что ее прописал, сам ее и кушал, пока из ушей к чертовой бабушке не полезет, – таким образом великий человек выражал свои мысли в разговорах со всеми, от дворника до Ее Величества. – Нет, ты представляешь, – обратился он ко мне: – тут подают лосиные губы в сметане. Мальчик мой, я понятия не имел, что их вообще можно есть. Интересно же! А мне – режим, желудок… Даже родная секретарша продает ни за грош.

Я молча – иначе бы не вышло – подал знак буфетчику налить пива.

Кружка, как и думал, была наготове – и, конечно, с моим любимым ирландским, которого в «Шабле» в жизни не водилось, а уж тем более по нынешним временам.

Отхлебнул, хмыкнул:

– Здравствуйте, любезный крестный. И какую пакость вы на этот раз мне приготовили?

– Обнаглел, – констатировал боярин Владимир Конрадович Шталь, всесильный глава Имперской Безопасности. – Заматерел. Забурел. Весь в меня. Горжусь… крестничек. Как поживают ананасы с повстанцами?

– Ананасы колосятся, повстанцы повстают. Те и другие временами дохнут от скуки. Ничего нового в старушке Авениде. Давайте не будем ходить вокруг да около. Какая гадость на этот раз?

– Ну вот как всегда. – Владимир Конрадович вздохнул, потеребив золотой значок в форме высокой шапки. – Все продали. Секретарша требует режима, любимый сотрудник выпендривается… Отчего? И почему, кстати, «крестный»?

– Весь в вас, – ехидно вставил я. – И оттого, что перед вами не тот мальчишка-флотский, которого вы подставили под многоходовочку на Марсе.

– Грехи наши тяжкие. Давай выпьем. За преступление!

– Давайте, – не стал отказываться. Пикировка бодрила. – А почему за преступление?

– Посмотрите вокруг, яхонтовый мой, – заворковал вдруг Шталь; я напрягся, этот тон означал: будет подлянка. – Все это заведение – последствие страшного преступления, на которое решился Первый Государь, вы не находите?

– Право же, не уверен, что вас понимаю, – ответил осторожно.

– Литвиния, некогда известная как Великое Княжество Литовское. Государь, собирая русские земли, не велел проводить ни военных, ни идеологических операций по присоединению территории этноса, лишенного нашими, русскими, молитвами даже самоназвания. До сих пор пугающего детей именем Муравьева-Виленского. Дескать, если треть населения ждет русских танков, треть европейских, а оставшаяся треть мечтает, чтобы первые две трети куда-нибудь провалились и можно было спокойно жить и трудиться – надо поддержать психически нормальных. А дальше история сама расставит все по местам. Так?

– Э-э, кажется, в учебниках написано несколько иначе, – протянул. – Но в принципе так.

– Мне рассказывал покойный государь, ему виднее, не находите? И вот, вместо готового ударить в спину вассала мы получили верного союзника. Де-факто – унию. Но что важнее – нормальные христианские отношения. И отличный кабачок национальной кухни, да. Ценой одного преступления против интересов державы. Улавливаете?

– Мне все ясно, – обреченно констатировал я. – Вы хотите, чтобы я спер Литвинию. К ужину устроит?

– Цыц! Поумерь пыл, вьюнош. Я что, не могу просто поворчать о старых временах, будто нормальный старик?

– Кто же вам запретит, Владимир Конрадович? – хмыкнул в ответ.

– Многие пытаются. Но ладно, Сергей Афанасьевич, это действительно присказка. Сказка в том, что дни Первого Государя давно прошли. Сейчас на престоле третий правитель. Бери выше – правительница. Знаешь, в чем беда третьих государей как таковых?

– Полагаю, в том, что им чертовски сложно удержать престол?

– Сам догадался или стычка сегодняшняя голову прояснила? Мне уже доложили, в четвертый раз за неделю этакое свинство. Ты, кстати, что, совсем не умеешь тихо работать?

– То есть это теперь… нормально?

– Хуже. Закономерно. Видишь ли, любезный мой олух, посадить на трон любого дурака можно. Он его даже удержит. Лишь бы бюджета хватило. И наследник выдюжит – не сам, так люди верные вытянут. Третий государь – всегда кризис. Проверка. И государства, и правителя.

– Как так?

– Закон природы, если угодно. Рюрик, Олег, кризис. Михаил Федорович, Алексей Михайлович, кризис. И не только для монархий верно. Республика, Директория, понятно. Ленин, Сталин, тем более.

– Предположим… – В горле запершило, но от желания приложиться к кружке удержался.

…Рыжий мальчишка в проулке хмурился. Казалось: не он в кандалах – мы. Суровый полицейский урядник рычал в усы. Я слушал молча.