Ни капитан, ни консультант не казались удивлёнными, и это не на шутку встревожило. Что за игру они тут затеяли?

Они?! О, да! Именно они!

В этот момент капитан что-то спросил и неожиданно для самого себя я сумел прочитать это слово по губам. А следом осознал, что затопившая комнату тишина сгинула и вновь вернулись звуки.

— Абсолют? — спросил Георгий Иванович.

— Отнюдь, — покачал головой Альберт Павлович, наполнил стакан водой и напился. — Полностью согласен с выводами доцента Звонаря. Наш юный друг лишь крепкий орешек, но никак не абсолют.

— Сколько времени тебе понадобится, чтобы его сломать?

Вопрос напугал бы до икоты, если б эмоции не растворила в себя затаившаяся внутри тишина, а над головой не висела чёртова дюжина электрических ламп. По всем приметам я находился в резонансе, а потому был всемогущ. Теоретически. На практике не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

— Сложный вопрос, — произнёс консультант после долгой паузы и приложил ко лбу опустевший стакан.

— Вопрос проще некуда, — продолжил допытываться капитан. — Сколько тебе понадобится на это времени, а?

— В лабораторных условиях?

— Да.

— Пять-шесть часов. Возможно, немного больше.

— Значит, парень абсолют.

Альберт Павлович от возмущения руками всплеснул.

— Вздор! Есть специалисты и опытней меня! Кто-то точно справится быстрее. Настоящего абсолюта сломать невозможно!

Капитан вздохнул.

— Альберт, друг мой, ты слишком много общаешься с высоколобыми умниками. Наш стоматолог со своей бормашиной сломает абсолютно любого, уж прости за тавтологию, абсолюта за один сеанс лечения кариеса!

Консультант раздражённо передёрнул плечами.

— Я толкую о том, что особенность, именуемая «абсолютом», полностью изучена и предсказуема. У него, — указал он на меня, — другое. Просто высокая сопротивляемость ментальному воздействию, полученная в ходе инициации. Люди, склонные к неврастении, часто становятся стихийными пирокинетиками, а наш юный товарищ представляет собой клинического интроверта. И он обрёл именно то, чего всегда подсознательно желал, — возможность отгородиться от остального мира. Но насколько стабильна и контролируема эта способность, не знает никто.

Вывод Альберта Павловича на мой счёт до обидного походил на правду, и в голове наперебой зазвучали голоса, призывающие зачерпнуть побольше силы и шибануть по этому невеже, но их тоже растворила в себе нашедшая во мне временный приют тишина.

Бред? Да последние три дня — один сплошной бред!

— Я всё понимаю, но пойми и ты меня: бойцов комендатуры не похищают подручные безумных изобретателей, и те не препарируют их в своих тайных лабораториях. Бойцы комендатуры гоняют на улицах самонадеянную молодую шпану, каждый второй из которой эмпат, а каждый третий обладает зачатками гипноза, телепатии и ментального доминирования! Будет время присмотреться к способностям нашего юного друга в полевых условиях, прежде чем двигаться дальше.

Альберт Павлович вскинул руки.

— Не подумай, будто отговариваю! Просто не пеняй мне потом, что получил кота в мешке!

— Не буду, — пообещал капитан, распахнул дверь и скомандовал: — Вещи Линя принесите!

Заявление это одновременно порадовало и насторожило. Что происходит? Во что я вляпался на этот раз? Мог бы — спросил. Но какой там! Сижу неподвижным истуканом: ни моргнуть, ни почесаться. И глаза всё сильнее печёт…

Вместо убежавшего за моими вещами караульного в камеру вошёл комендант распределительного центра. Он сунул тросточку под мышку, свысока глянул на Альберта Павловича, потом кивнул на меня.

— С этим что?

— В отключке, — последовал раздражённый ответ.

— Оставляете?

— Да!

— Хорошо, тогда включу его в ведомость. До пятого числа потрудитесь рассчитаться, — заявил комендант и покинул помещение.

Георгий Иванович прикрыл за ним дверь и зло выругался:

— Контра недобитая! Доведись повстречаться в семнадцатом, поставил бы к стенке и шлёпнул без суда и следствия!

Альберт Иванович вздохнул.

— Зачастую ваши убеждения, коллега, идут в разрез с моими принципами, но в данном конкретном случае вынужден признать весьма прискорбным тот факт, что он не повстречался вам на жизненном пути… уже тогда.

Капитан хохотнул.

— Первостатейный мерзавец, да? Но полезный — чего не отнять, того не отнять. Ну ты же знаешь, как это бывает: вот ненавидишь человека всей душой, дай только волю — собственными руками удавишь, а потом с ним спина к спине до последнего патрона отстреливаешься. И наоборот — с человеком взаимная симпатия и после футбола в пивной разговоры разговариваете, а на деле всё упирается в то, кто кому первым нож в спину воткнёт по причине фатального несовпадения убеждений!

— Всякое бывает, — холодно подтвердил консультант и уточнил: — Сколько из этого потока получится завербовать?

Георгий Иванович враз помрачнел.

— Меньше, чем планировал. Слышал, какой номер Чекан выкинул? Этот драный пацифист протащил через наблюдательный совет аккредитацию энергетических компаний, и все деревенщины с восьмого витка хором записались в генераторы электроэнергии! Уму непостижимо! Это всё равно что патроны молотком забивать!

— Хотел сказать: гвозди микроскопом? — поправил товарища Альберт Павлович.

— Нет! — рявкнул в ответ капитан. — Именно патроны!

— Ну а что тебя удивляет? Профессор гнёт свою линию и делает всё, чтобы оставить армию и корпус без операторов. Скажи спасибо, что он ещё квоты в сторону уменьшения пересмотреть не потребовал!

— Чёртов пацифист!

Раздался стук в дверь, вошёл караульный.

— Господин капитан…

Тот молча указал на стол, и рядовой принялся выкладывать изъятые у меня при оформлении вещи: ремень, шнурки, значок, две рублёвых бумажки и кучку мелочи, а ещё — горошину так и не проглоченной мной вчера пилюли. Вот именно она-то внимание Альберта Павловича и привлекла.

— А это откуда? — спросил он, зажав синий шарик в пальцах.

— Изъяли, ваше благородие…

— Ой, да иди ты! — досадливо отмахнулся консультант от бойца и продемонстрировал пилюлю капитану. — Знаешь, что это?

— В загадки поиграть решил?

— Это комплексный препарат, назначаемый для снижения восприимчивости к сверхэнергии. В распределительном центре его выдают в обязательном порядке, и я исходил из того, что наш юный друг успел принять две дозы. А он самое большее выпил только одну.

Георгий Иванович насторожился.

— И чем это чревато?