Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несомненно, Ленин извлек из «энергичной и радикальной уступчивости» немецких переговорщиков все мыслимые выгоды. Вследствие этого Рицлер отныне ожидал на востоке «чуда в облике одного человека»[2739]. Когда «чудо» свершилось («Ленин действительно приходит к власти — еще одно чудо нам во спасение!»), Рицлер потребовал для его срочной поддержки 2 млн марок, которые немедленно были предоставлены в его распоряжение из военного займа. Денежная помощь от имперского правительства, непрерывно поступавшая к Ленину со времени его проезда через Берлин, а после захвата им власти во много раз увеличившаяся, в Берлине (к примеру, у министра иностранных дел фон Кюльмана) и Петрограде проходила под наименованием «фондов Рицлера». Дальнейшее использование Рицлера также указывает на его участие в берлинских переговорах. После падения Бетман-Гольвега в августе 1917 г. его снова взяли в Министерство иностранных дел, «ввиду предстоящей большевистской революции»[2740], о которой тогда знали только Ленин и его немецкие хозяева, поручив ему надзор за немецкими приготовлениями к перевороту, а 1 ноября поставили во главе нового «отдела по русским делам» в стокгольмском посольстве. Этот «отдел» служил пунктом связи германского правительства с т. н. Стокгольмским заграничным представительством ЦК РСДРП, которым руководили Радек, Фюрстенберг-Ганецкий и Воровский, поддерживавшие прямой контакт с Лениным. В Стокгольме Рицлер заботился о бесперебойном финансировании большевистского плана восстания и регулировал обмен необходимой информацией между резиденцией Ленина в Смольном и германским МИД или Большой ставкой. В своем первом (известном) докладе Министерству иностранных дел после большевистского переворота он, давая характеристику Радеку как важнейшему представителю Ленина в западных странах, приписывал тому свойства, которые мог подметить по поведению Радека во время берлинских переговоров. Рицлер писал, что Радек «бессовестен, но чрезвычайно ловок… несмотря на всю идейность, не чурается оппортунистических соображений», и подчеркивал: наряду с общим «знанием германской политики», он «хорошо осведомлен и о секретных вещах»[2741]. Когда в апреле 1918 г. формировалось первое германское дипломатическое представительство при советском правительстве, Рицлера отозвали из Стокгольма и прикомандировали к возглавившему московскую миссию Мирбаху-Харффу в ранге советника посольства по особым поручениям. В число таковых входили среди прочего и дальнейшие выплаты из «фондов Рицлера».
Детали содержания заключенного в Берлине «тайного договора» (А. Ф. Керенский) постепенно всплывали на свет, становясь достоянием мировой общественности. Союзники узнали о «неких секретных соглашениях», одно из которых позволяло значительному числу немецких военных наблюдателей сопровождать Ленина или последовать за ним в Россию. Ленин якобы сдержал свое обещание, и в результате «человек двадцать офицеров германского Генштаба» приехали в Россию, где оставались три года, пока в 1920 г. не вернулись в Берлин с инициативой установления прямых взаимоотношений между Красной армией и рейхсвером[2742]. Эта информация в первой своей части совпадает с наблюдениями высокопоставленных российских военных в Петрограде, следивших за образованием в распоряжении Ленина группы немецких офицеров (Генштаба) (см. ниже).
Вследствие повышенного интереса к «миру на востоке»[2743] «основная идея перемирия» у Людендорфа свелась к «прекращению боевых действий на линиях, где они остановились к этому времени»; он «не требовал ни освобождения приграничных районов, ни сдачи оружия»[2744], то есть шел своему партнеру навстречу по «циммервальдскому» пути номинального отказа от аннексий и контрибуций. Тем самым названные «линии» автоматически превращались в демаркационные и в момент начала переговоров должны были считаться территориальными разграничительными линиями, обязательными для армий обеих сторон. Это объясняет, почему ВК в ожидании восстания и надежде на переговоры, явно вопреки всякой военной логике и во вред военному положению Германии, держало германские войска на этой демаркационной линии, категорически, без какого-либо обоснования, не разрешая им продолжать стратегически целесообразное движение на российскую столицу, рекомендуемое непосвященными военными[2745].
Притом, судя по более поздним данным, существовало ограничение по времени — Ленин должен был взять власть в 1917 г. Только на этот год ВК обязалось соблюдать названную демаркационную линию. На 1918 г. оно держало наготове план Б, согласно которому в случае, если Ленин не осуществит захват власти и не заключит мир в 1917 г., больше не считало себя связанным договоренностью. План Б предусматривал «при необходимости дальнейшее наступление на Петербург в 1918 году» или «продолжение операций против Финского залива и Петербурга»[2746].
Суть других договоренностей можно задним числом уяснить из немецких проектов договоров о перемирии и последующем мире, которые Людендорф с мая 1917 г. и «в течение лета» составлял с учетом берлинских бесед[2747]. После консультаций с Министерством иностранных дел и Обер-Остом он положил свои разработки в основу Брест-Литовского перемирия и, наконец, Брест-Литовского мира. Параллельно с Людендорфом в начале мая и рейхсканцлер распорядился подготовить подобный проект, который, однако, побудил Людендорфа лишь к минимальным изменениям собственного варианта. В итоге возникли «Основы наиболее существенных условий мира, долженствующие служить руководящими указаниями при переговорах о перемирии с Россией»[2748]. К началу переговоров о перемирии 3 декабря 1917 г. их вручили германской делегации как обязательную инструкцию. Эти мирные условия шли навстречу Ленину в первом и главном пункте о «невмешательстве в российские дела», развязывая ему руки для коренных преобразований в своей стране. Обещанию невмешательства Ленин придавал огромнейшее значение[2749]. Практическую пользу приносил ему также отказ немцев от «денежных репараций» по образцу циммервальдских условий. «Присоединение Литвы и Курляндии к Германии», которое германская сторона обосновывала необходимостью кормить народ, не могло его беспокоить, ведь в надлежащей интерпретации оно соответствовало объявленному им курсу на самоопределение народов, тем более что германская сторона прямо обещала: «В наши намерения входит широкое соблюдение национальных прав литовцев и курляндцев». Пункты, направленные против Антанты (недопущение Англии к Аландским островам, Финляндии, Эстляндии и Лифляндии, причем эти территории следовало очистить от русских войск), он подписал охотно, мог согласиться и на независимость Польши, предполагавшую «урегулирование восточной границы Польши и возвращение России оккупированных областей». Наконец, германская сторона предлагала посредничество между Россией и Османской империей с целью добиться от турок уступок России, если та откажется от Константинополя. В остальном предусматривались приведение в порядок российской транспортной системы с немецкой помощью и финансовая поддержка Германией восстановления российского хозяйства в обмен на поставки российского хлеба и керосина по льготным ценам. На будущее планировалось тесное политическое взаимодействие, в том числе против Японии, и заключение союза. Указание Людендорфа германской делегации по данному поводу гласило: «Если российские представители спросят, готовы ли мы в будущем вступить в союз с Россией, следует сказать им, что мы относимся к этой мысли с сочувствием и готовы к переговорам об этом».