Примечательно, что участники съезда оказались едины (по крайней мере внешне) в том, что задача сдерживания анархии является первоочередной сравнительно с самоопределением народов. Выступая на закрытии съезда, М.А. Славинскии вслед за М.А. Грушевским подтвердил, что все народы продемонстрировали единство с русским народом и Временным правительством, вся демократия России объединилась в вопросе о признании федерации. Налицо была очередная попытка выдать желаемое за действительное.

Общая резолюция съезда на первый план выдвигала идею культурно-национального самоопределения, рекомендовалась немедленная реорганизация армии по национальному принципу и созыв местных учредительных собраний до общероссийского. Фактически это означало, что последнему придется либо санкционировать их решения, либо войти в прямой конфликт с теми или иными народами. Судя по принятым резолюциям, его участники настаивали на «асимметрии» в решении национального вопроса, что формально соответствовало не демократической, а имперской традиции.

Любопытно, что со своими инициативами о федерализации страны практически одновременно выступил 2-й Донской Войсковой Круг. 12 сентября после обсуждения доклада представителя Кубанского войска, поддержанного представителем Терского войска, приняли постановление об участии в созываемой 20 сентября конференции в Екатеринодаре, на которой предполагалось создать «союзный орган» для защиты краевых интересов. Это также рассматривалось как шаг к федерализации России.

Нет ничего рискованней административного рвения слабеющей власти. Масла в огонь последовательно подливали такие правительственные акты, как сентябрьское объявление России «демократической республикой» (многие тут же захотели, чтобы это словосочетание украсило слово «федеративная») или официальный роспуск б октября обеих палат давно несуществующего российского парламента, да еще накануне созыва непонятно для чего потребовавшегося «Предпарламента».

Именно под давлением страстей с улицы, с одной стороны, демонстративной безапелляционности того же Троцкого — с другой, безнадежно запутались и делегаты так называемого Демократического совещания, состоявшегося 14–22 сентября в Петрограде. На нем присутствовало непомерное число участников — 1582 человека от Советов, профсоюзов, армейских организаций, кооперации. Вновь преобладали эсеры — 532 человека; меньшевиков было 172, большевиков — 136, трудовиков — 55. Меньшевистско-эсеровское большинство почему-то посчитало, что судьбы страны зависят от того, как «революционная демократия» договорится с «буржуазией» по вопросу о формировании правительственного кабинета. И тут выяснилось, что резолюция о коалиции с буржуазией собрала незначительное количество голосов. Идея партийного единения провалилась. «Жалкая карикатура на Учредительное собрание — Демократическое совещание — выдыхалось, гасло, обращаясь в водотолчею», — так оценивали его более практичные люди.

Впрочем, оставались и «оптимисты». «На меня, приехавшего из провинции, сильнейшее впечатление производит выступление Керенского», — признавался M. M. Пришвин 14 сентября. Однако столичные журналисты встретили его восторги с недоумением. «Мало-помалу, — признавался он, — и мной овладевает то же странное состояние: это не жизнь, это слова в театре, хорошие слова, которые останутся словами театра». Вопреки ожиданиям, Демократическое совещание пошатнуло авторитет министра-председателя. «Если бы страстность, с которой Керенский выступает на трибуне, отвечала его… всегдашней работе, Керенский был бы поистине велик, — писал один из его былых почитателей. — …Но, являясь отличным полемистом с трибуны, Керенский иногда не в состоянии справиться со своей спазматической горячностью… И это придает его аффектированному резкому тону характер бессилия». Таких лидеров обычно добивают люди более решительного склада.

Демократическое совещание приняло решение о создании еще одного законосовещательного органа — Временного совета Российской республики (тут же получившего обиходное, звучащее уничижительно, название — «предпарламент»). Он составился из 555 человек, вновь преобладали эсеры — 135 делегатов, меньшевиков было 92, народных социалистов — 30. Кадеты получили 75 мандатов, большевики — 58. Сомнительно, чтобы это отражало реальный расклад политических сил. Налицо была еще одна псевдопарламентская декорация, не способная своими словопрениями подпереть падающую власть.

«…Я видел большевика — ехавшего с Демократического совещания солдата, — писал один из патриотичных интеллигентов. — Я никогда не видел такой физиономии. Это ужасное — “лицо без лица”… Я убежден, что он сумасшедший, ходящий между нами… Он — ни минуты не молчит. Он — все говорит… металлическим, никчемным голосом, с митинговыми интонациями… И, как многие ненормальные люди, он логичен и убедителен… Этот человек похваляется тем, что солдаты не будут воевать».

Приход таких людей был подготовлен беспомощностью существующей власти и ее политического окружения.

В июне 1917 г. Предсоборный совет собрал обширную (свыше 60 человек) совещательную коллегию из епископов, клириков и мирян (главным образом профессуры, ориентированной на партию кадетов). Здесь же оказались священники, состоявшие в социалистических партиях. Не удивительно, что в определении стратегии тактики церковной политики собравшиеся разделились.

Среди либералов не было единства относительно взаимоотношений государства и церкви. П.И. Новгородцев считал, что «обязанность государства чтить святыню народной души», Е.Н. Трубецкой утверждал, что «религиозное чувство народа крепко связано с государством». Предполагалось, что подобная связь будет противостоять «кощунству большевиков». А в общем опасались, «как бы епископат не утратил значения», а потому уверяли, что никогда не выступали за отделение церкви от государства.

Радикальное крыло, возглавляемое профессором А.И. Покровским, выступало за полное отделение церкви от государства и принятие синодально-соборной структуры управления, но в итоге возобладала точка зрения «умеренных» депутатов. В принятых Предсоборным советом «Основных положениях о правовом положении Православной церкви в России» говорилось о независимости церкви от государства при сохранении государственных дотаций. В конце июня — начале июля МВД совместно с представителями Предсоборного совета выработало проект урегулирования взаимоотношений власти и религиозных обществ. Церкви предоставлялись полная свобода и самостоятельность, но ее органы действовали под надзором правительства там, где они соприкасались со сферой государственных правоотношений, например по вопросам метрикации. Предусматривались ассигнования на нужды церкви. Скорее всего, подобный закон устроил бы подавляющую часть священников. Однако проект не был принят.

5 августа 1917 г. последовало правительственное решение об упразднении поста обер-прокурора и учреждении Министерства исповедания. Ставший министром А.В. Карташев сохранял обер-прокурорские права до уточнения их предстоящим Собором. Правительство фактически признало Русскую Православную церковь (РПЦ) «первой среди равных» — министр исповеданий и два его заместителя должны были принадлежать к православию.