по отдельности тушку и сердце птицы, чтобы использовать полученный пепел так, как велела им Аухета.

После этого они вооружились, запаслись благовониями и, как только всё было готово, отправились к подножию горы и заставили ее раскрыться и выпустить их из владений Мограбина.

Оказавшись на свободе, царевичи дружно отдали приказание перьям Фессефце, и их понесло по воздуху так легко, как будто они сами превратились в птиц.

Соратники опустились на обширную равнину рядом с большим городом и сразу нашли оливковую рощу, о которой говорила египетская царевна.

Хабед-иль-Руман быстро отыскал заколдованную оливу и немедля приступил к делу. Перед ним и его товарищами предстал вход в зачарованное подземелье, заложенный камнем из черного мрамора с кольцом наверху. Ухватившись за это кольцо, посланцы Аухеты приподняли камень и сдвинули его в сторону.

И вот бывшие узники Мограбина с Хабедом-иль-Руманом во главе при помощи перьев Фессефце углубились в темное подземелье. Каждую минуту сирийский царевич окликал по имени соратников, которые шли следом за ним, и убеждался, что никто не отстал, за исключением того, кто остался на страже у входа в подземелье.

Вскоре мрак сменился ярким светом: казалось, они вышли из-под земли на широкий простор, где на чистом небе светило солнце и всё вокруг радовало глаз.

Голод и жажда начали одолевать путников. Неподалеку от дороги, по которой они шагали, текла река с прозрачной водой, а по ее берегам тянулись грядки со спелыми дынями. Ветви деревьев сгибались под тяжестью груш, яблок и апельсинов и преграждали дорогу.

— Воины Мухаммада! — кричал время от времени Хабед-иль-Руман. — Мы здесь не для того, чтобы есть и пить. Наши желания и всё, что предлагается для их удовлетворения, — это ловушки. Не смотрите на эту воду, отталкивайте от себя эти плоды, топчите их ногами. Мы знаем, что такое страдания, перенесем и ту малость, что мучает нас сейчас.

Впереди возникла пустынная дорога. Солнце палило, а песок раскалился так, что казалось, ноги ступают по пылающим углям. Справа и слева виднелись две тенистые аллеи с деревьями по бокам и свежей густой травой, которая манила к себе изнемогавших от жажды и зноя путников.

— Отвернитесь, не прельщайтесь этими приманками, — кричал сирийский царевич. — Это то же самое, что ласковые взгляды и речи нашего заклятого врага.

Бывшие узники Мограбина, что следовали за Хабедом-иль-Руманом, нуждались в таком мужественном и бдительном вожде, который ни на мгновенье не забывал о коварстве чародея.

Самая последняя, неожиданная и опасная, западня была впереди. Они вышли на дорогу, покрытую маками, и ими овладела такая сонливость, что веки стали закрываться сами собой. Но сирийский царевич спохватился и крикнул:

— Воины Мухаммада! Остановитесь и именем Пророка растопчите коварные цветы!

Спутники послушались его, и сон как рукой сняло. Они продолжили путь и посреди раскинувшейся впереди долины увидели купол здания, которое им надлежало разрушить.

Не стоит описывать в подробностях волшебные красоты, открывшиеся их взорам, ибо всё это было лишь наваждением. Последуем лучше за Хабедом и его товарищами.

Они вышли на берег страшного рва, перья перенесли их на насыпь, и царевичи нашли четыре золотые двери.

Когда двери приобрели свой истинный цвет, Хабед-иль-Руман ударил мечом по белой, и та распахнулась с ужасающим скрежетом. Безобразный великан вырос на ее пороге и направил на царевича копье. Однако заклятие двадцатью четырьмя книгами Ханания обратило чудовище в черный дым, который поднялся вверх и рассеялся.

Хабед-иль-Руман поставил часового у восточной двери и перешел к следующей. Два льва, разинув пасти, бросились на него, но при упоминании печати Сулеймана, это видение исчезло еще быстрее, чем первое. Заклятие знаком, высеченным на мече Мухаммада, уничтожило жуткого трехголового дракона, охранявшего третий вход. И наконец посох Мусы обратил в прах лезвие огромного топора, что полетел было в шею сирийского царевича, когда по его приказу распахнулась последняя дверь.

И вот Хабед-иль-Руман захватил все четыре прохода к грозной статуе. У каждого из них встал на страже царевич, и ни один не терял бдительности ни на мгновенье, поскольку речь шла о его собственной жизни. При малейшем шуме снаружи они должны были поднять меч во имя Мухаммада. Этот приказ Хабеда-иль-Румана был весьма мудрым и своевременным, ибо, как только он переступил порог восточной двери, духи всех четырех стихий устремились на защиту статуи Кокопелисоба.

Если бы проходы были свободны, эти духи проникли бы внутрь гробницы и унесли бы истукана и урну с прахом Халь-иль-Мограбина и его жены Яндар.

Хабед-иль-Руман встал напротив великана, восседавшего на золотом троне. Голова золотого Кокопелисоба упиралась в свод здания, в глазах сверкали молнии, которые словно сражались одна с другой, стремясь вырваться из своего заточения.

Огненная стрела, нацеленная в сердце сирийского царевича, уже готова была слететь с тетивы, но упала от заклятия священными письменами с тиары еврейского первосвященника, лук вырвался из рук статуи и вслед за стрелой полетел вниз.

Хабед-иль-Руман смело бросился к трону и сорвал с пальца истукана огромный перстень, который тут же уменьшился и стал царевичу впору. Хабед схватил роковую урну и в порыве воодушевления ударил статую кольцом Кокопелисоба.

— Гнусное подобие самого злобного из всех существ! — вскричал юноша. — Пусть тебя разрушат так же, как воздвигли!

Статую Кокопелисоба создали духи — рабы перстня. Приказ Хабеда, несомненно внушенный ему свыше, заставил их разрушить собственное творение, и страшный шум возвестил о том, что изваяние рухнуло и разбилось.

Тут же воцарилась кромешная тьма.

Вся чудодейственная сила была сосредоточена в статуе. Как только этот грандиозный талисман оказался разрушен, видения всякого рода, охранявшие подступы к нему, исчезли. Земля при этом содрогнулась, и, если бы проход в ужасное подземелье не охранял один из шестерых царевичей, всю гробницу непременно завалило бы.

Хабед препоручил судьбу свою и своих братьев Аллаху и Его Великому Пророку. Хладнокровие не покинуло героя, несмотря на хаос и мрак, что словно погребли его заживо.

Царевич вытянул руки, пытаясь понять, куда ему двигаться, и заметил, что перстень его поблескивает в темноте. Он потер камень, надеясь извлечь из волшебного кольца какую-нибудь пользу.

Тот засверкал ярче, и перед царевичем возникли сразу пять духов. Один из них имел человеческое обличье, другой выглядел как тигр, третий — как рыба, четвертый — как птица и пятый — как саламандра.

— Приказывай нам, — промолвил дух-человек. — Все четыре стихии подвластны хозяину кольца великого Кокопелисоба.

— Пусть здесь станет светло, — твердо отвечал Хабед-иль-Руман, — чтобы я мог понять, где я и где царевичи,