ботинок с квадратным носом

катится вниз в густую ёмкую воду

Юльк

Экскурсия

в сумерках декабря

на пути к самой долгой ночи

через двойные сплошные сугробы нашей окраины

на пустом перекрёстке мне встретился человек

один в своём прямолинейном пальто

он стоял, поводя руками

на виду у брошенных автомобилей

говоря торопливо и звучно

«это дом пятьдесят четыре

а здесь

мы видим дом пятьдесят шесть»

пегих панельных девятиэтажек слипшиеся глаза

кое-где воспалённый свет фитоламп

ежегодный припадок гирлянд

на обожжённом льду —

блёстки, окурки

весной здесь мёртвые изгороди

вдоль чёрных дорог

так столбенеет снег

на уроке английского в школе

как-то раз мы сдавали рассказ про родной район

нужно было сказать, что находится рядом с твоим жильём

одна девочка

говорит: «рядом с домом есть…

другие дома»

учитель был в ярости, но так оно и было

there are other houses near my house

кроме брежневской архитектуры

и безбрежного жёлтого неба ещё здесь бывают:

пустырь на месте бывшего рынка

хоспис

морг

парк

так называются дикие земли по берегам ручья

почти миновала

он говорит уверенно и деликатно

так в километрах отсюда

(в другом измерении)

гиды взмахивают руками

отправляя птицу внимания

на колоннаду Исакия, на

конные статуи

с пьедесталами из малинового кварцита

«далее перед нами дом шестьдесят»

фигура чуть поворачивается в метели

с нетерпеливой дрожью магнитной стрелки

я оставляю его за спиной, окончательно понимая

что наблюдала Экскурсию

Белое

— Что ты читаешь?

— «Белое на чёрном»

Рубена Гальего

На лицо любимого набегает облако

— Тяжёлая книга

Я удивляюсь, хотя чему удивляться:

Конечно, тяжёлая, как и вся жизнь ребёнка —

Инвалида в безвыходном страшном казённом доме

Чего не ходишь/Чего ты такой чернявый

Моча в горшке успевает за ночь покрыться

Корочкой льда

Но сколько же в «Белом на чёрном» самого белого

Яростной пристальной радости обречённого

Шуток, нуждающихся в настоящем мужестве

Счастья существования даже в аду

Тихого сокрушения/его врат

Сколько же ангелов нянечек

Книг друзей и пельменей

* * *

Сорок лет спустя я была волонтёром в ПНИ

Побывавшие в нём вспоминают об этом с ужасом

Как о самом большом кошмаре за всю свою жизнь

Конечно, с ужасом

Наглухо запертая коробка, полная запаха,

Который не должен существовать на земле

Полторы сотни праведных чистых душ

Помещённых отбывать наказание

Непонятно за что

В эти два отделения

В неестественно вывернутое тело

Изувеченное одним из ста пятидесяти

Невыносимых образов

Истощённое или тучное

Замершее или содрогающееся

В непредсказуемой пляске святого Витта

Не умеющее ходить, ходящее под себя

Пойманное в заскорузлые тряпки не по размеру

В казарму с шестью кроватями

В тюрьму с решёткой на окнах

Когда в первый раз обходили все комнаты

Несколько раз мне пришлось приложить усилие

Чтобы сдержать

Крик/я не знаю/ужаса

Или чего-то другого

Не выраженного словом

Кто сказал,

Что этому есть или может быть

Название в языке

Потом ничего

Просто меняешь памперс, просто делаешь утку

Просто стоишь в клеёнчатом фартуке как мясник

Пока их вешают на какие-то пыточные

Приспособления в день мытья

Единственный на неделе

Я приходила домой и плакала и напивалась

И всё чаще не приходила домой, потому что

Не получается больше «нормально жить»

В этом мире, раз в нём вообще

Бывает такое

* * *

Тем изумительнее превращение этой коробки

В музыкальную шкатулку

Когда приходят с гитарой

Тем упоительней миг, когда ослабевают

Бесконечный серый мороз, засовы и правила

И мы катим на улицу сделать глубокий вдох

Настоящего воздуха, и торжествует, бликуя

На колёсах коляски шатающееся после

Тёмной берлоги голодное тощее солнце

Господи, как мы счастливы

Как мы смеёмся и пляшем

Пусть даже краешком взгляда, кончиком пальца

Пусть не имеют выхода на поверхность

Метаморфические, горючие, драгоценные

породы радости и любви

* * *

Читала своим ребятам книжку про Белоснежку

Пока её не украли

Вы, — говорила, — мои семь любимых гномов

Кивали довольно

Однажды решили сходить кто может в церковь в подвале

(Спасайся кто может)

Долго спускались по лестницам: ноги

Не слушаются, не гнутся

А лифт только для колясок

Наконец добрались: гулкий холл, щербатый бетонный пол

Окна вровень с землёй, серебристый какой-то свет

Запаха экскрементов почти что нет

Сквозь прозрачный кирпичик виднеется на золотом

Чёрная ряса

Храм отделён от прочего стенкой из стеклоблоков

Хрустальный дворец подводный

Подземный и поднебесный

Только закрыт до срока

(Я не очень хорошо умею распоряжаться своим так

называемым нормальным мозгом: привела подопечных в храм в нерабочее время)

А они и рады

Опускают руки за вытянутый воротник

Зачерпывают свой маленький грязный крестик

Показывают

Понимают

Сияют глазами всеми

То был Великий Пост

И на закрытой двери висела бумажка с молитвой Ефрема Сирина

Давайте, — говорю, — прочитаем молитву Ефрема Сирина!

И прочла, а потом

Что-то ещё по памяти