Я положила трубку и подошла к начинавшему приходить в себя Карнаухову. Он мрачно сидел на полу, прислонившись к стенке.

— Сейчас сюда приедут посланники Червенца, — сказала я ему. — А может быть, и он сам. Дело-то, сам понимаешь, нешуточное. Ты передашь ему деньги и скажешь, что заболел и судить матч, соответственно, не сможешь. Если ты этого не сделаешь, я подам заявление в милицию о попытке изнасилования. А потом настанет черед записи, которая будет передана в Федерацию, и там, прослушав ее, сделают соответствующие выводы. Вопросы есть?

Карнаухов затравленно посмотрел на меня и отрицательно покачал головой.

— Очень хорошо. Умница, — констатировала я и направилась к выходу из номера.

В лифте, достав носовой платок, я как могла утерла с лица кровь и, посмотрев на себя в зеркало, оценила состояние своей внешности как относительно удовлетворительное, если, конечно, такое может быть.

Выйдя на улицу и вдохнув свежего воздуха, направилась к «Мерседесу», стоявшему за углом. Открывая дверцу машины, я внезапно почувствовала, что к сидящему за рулем парню с «пробитой головой» испытываю сейчас исключительно теплые чувства. Равно как и к сидящей рядом с ним Вале Караваевой.

Ведь как хорошо она сыграла свою роль! Перед администраторами гостиниц она выглядела очень органично. Когда мы объезжали гостиницы города, чтобы найти Карнаухова, именно Караваевой пришлось разыгрывать несчастную плачущую супругу, у которой муж уехал в командировку с любовницей.

Как она была естественна в проявлении тяжелой женской доли! Она пронзала своим взглядом пожилых администраторш, воспитанных на пуританских правилах межполового общения застойного социалистического периода. Говорила, что, мол, выяснила совершенно случайно, что этот «изменщик» специально ездит в командировки с любовницей. И что ей очень-очень нужно его найти, чтобы наконец предстать перед ним в обличающей позе и выдрать бесстыжей сопернице поганые зенки.

Мы попали в точку со второго раза. Администраторша «Волны» оказалась еще более сердобольной, чем первая, из «Волги». Она с сочувствием отнеслась к проблемам Караваевой, которая специально заходила в холлы гостиниц ненакрашенной с совершенно убитым выражением лица.

После того как я в конце концов узнала номер комнаты, где остановился Карнаухов, я привела себя в рабочее состояние в женском туалете — переоделась, накрасилась и засунула диктофон под мини-юбку. И пошла напролом…

Открыв дверцу «Мерседеса», я радостно сообщила Никите и Вале:

— Все нормально! Этого судьи у нас в Тарасове на матче не будет.

— Ура! — бодро захлопала в ладоши Караваева.

— Подожди еще, надо, чтобы и наши хорошо сыграли, — отозвался Никита.

— Сыграют! Говорят, Крашенинникова на поле выпустят, — Караваева, с тех пор как вошла в группу поддержки, стала разбираться во внутрикомандных проблемах и даже высказывать свои замечания по некоторым из них. — Ему вроде крышу залатали… К тому же сейчас полузащита на подъеме, нападение на «стреме», главное, чтобы защитники не подкачали…

Последние слова Караваевой я уже не слушала. Дело в том, что в этот момент к гостинице подкатила «БМВ», и из нее вылезли трое парней спортивного вида. Они уверенным шагом направились ко входу.

Я не сомневалась, что это прибыли посланники главного тренера «Локомотива». Я пристально вглядывалась в лица парней, но, увы, ни того, кто был изображен на рисунке, ни тех, кто напал на нас с Эдиком в подъезде, среди них не было.

Я вылезла из машины и направилась к телефонной будке. Снова набрав номер офиса «Локомотива» и услышав хрипатый голос Червенца, четко выговаривая слова, сказала:

— Геннадий Васильевич, зря вы послали своих парней. Они опоздали. Мы с вами еще поговорим в Тарасове, когда вы приедете на матч. Всего вам хорошего…

И повесила трубку, не дожидаясь реакции. У меня было предчувствие, что дело Карнаухова еще не последний эпизод в не на шутку развернувшихся страстях по мячу. Не может такого быть, чтобы руководство «Локомотива» не предприняло еще чего-нибудь — им в Тарасове надо выигрывать…

Кроме того, у себя дома разговаривать с Червенцом будет удобнее еще и по причине родных стен. В Старгороде у меня не было ни единого знакомого милиционера, и наверняка при столкновении с местной милицией последняя горой встала бы за тренера любимой своей команды.

Поэтому я решила срочно возвращаться домой, не особо задерживаясь в Верхнем Старгороде. Мы благополучно миновали пост ГАИ, и я, уставшая от передряг дня, задремала. Дома мы были лишь к обеду следующего дня.

По возвращении в Тарасов у меня был долгий разговор с Вахяном и Гараевым. Первый был настроен весьма оптимистично и выразил мне благодарность за работу на команду.

— С нормальным судьей должны выиграть, — резюмировал он.

Гараев, насупившись, промолчал.

— Крашенинников будет на поле? — спросил Вахян.

— Это не гарантия, — сказала я. — Тем более что старгородцы вряд ли остановятся. Насколько я поняла, у них мэр что-то вроде нашего губернатора. То есть высшая лига любой ценой, и никаких компромиссов. Там тоже большие деньги. Возможно, даже больше, чем у нас.

Вахян хмуро посмотрел на меня. Он, видимо, хотел что-то сказать в защиту своего патрона, губернатора, но его опередил Гараев.

— А что они могут сделать? — риторически спросил он. — Я думаю, что своих игроков мы сможем защитить. А запугать они нас не запугали. И с судьей все провалилось. Какая все-таки с-скотина!

Гараев стукнул кулаком по столу.

— Такую девчонку ему отдал, а он, сволочь, продался! — воскликнул он, намекая на Лену Ковалеву и скрипучую кровать в Дальнегорске.

— Да-а, — протянул Вахян. — Но если он такой говнюк, то может ведь не послушаться! Вдруг не заболеет, как ты ему посоветовала, а выйдет на поле? А после драки кулаками не машут!

— Да, в Федерации могут замять дело, — согласился Гараев. — Даже в случае подачи нами апелляции.

— О том, кто будет судить, мы узнаем утром в день встречи, — сказала я. — И сможем сразу же запустить в дело кассету. Этого будет достаточно, чтобы вызвать большой скандал.

— Все будет зависеть от Федерации — она может и не отреагировать. Отменять матч или менять судью — вряд ли… — Гараевым овладел пессимизм.

— Хватит, слушай! — неожиданно вышел из себя Вахян. — В конце концов, твое настроение совсем мне не нравится. Раскис, как переваренный пельмень! Не бойся, не пристрелят тебя, дадим охрану…

Вахян повернулся ко мне.

— Кстати, Татьяна, по делу Навашина ничего нового сообщить не можешь?

Я отрицательно покачала головой. Это был самый больной момент в моих действиях последних дней. В принципе преступники сделали все по уму — если бы я не вмешалась и не пристрелила киллера, то вообще не осталось бы никаких следов. Убийство бы состоялось, а исполнителей отправили бы на тот свет через несколько минут вслед за жертвой.