— Но почему, ваше величество?

— Попробуйте завести калильный движок зимой, вопрос отпадет сам собой. Да и с искровым тоже придется помучиться, а на бензине это будет выражено не столь ярко.

С германским императором Вильгельмом мы в последний раз встречались на похоронах Николая, то есть почти два года назад. Официальная переписка тоже не поражала интенсивностью — так, слали друг другу письма по таким датам, проигнорировать которые было бы просто неприлично. Не знаю, как Вилли, а я свои не то что не писал лично, но даже не читал, сильно подозревая, что адресат их тоже читать не станет, а в лучшем случае краем уха выслушает, что ему скажет ответственный за переписку секретарь. Я, во всяком случае, поступал именно так. Потому как неофициальный канал переписки действовал еще с тех времен, когда Рита только — только начала собираться стать невестой Ники, и по нему обмен корреспонденцией шел довольно интенсивно.

И вот, значит, весной девяносто второго года мы с Вильгельмом пришли к выводу, что мораторий на личные встречи пора прекращать. Так как он бывал в России неоднократно, а я в Германии — всего один раз, да и то даже не цесаревичем, то было решено, что я поеду в Берлин. Ну то есть еду до Берлина из Штеттина, а туда приплываю на крейсере «Память Азова». Или прихожу, потому как моряки считают, что корабли не плавают, а ходят.

Поначалу я собирался плыть на «Адмирале Нахимове», который был мне уже знаком и чисто внешне нравился больше. Но этот крейсер, в мае выйдя из ремонта (между прочим, в Кронштадт с Дальнего Востока он прибыл без особых происшествий), начал течь, как решето, причем настолько основательно, что ни о каком походе на нем не могло быть и речи. То есть вместо ремонта корабль был испорчен, о чем в МТК прислал гневный рапорт его командир капитан первого ранга Федотов. Это оказалось очень кстати, ибо адмирал Тыртов уже прибыл в Санкт-Петербург, и я прикидывал, под каким бы соусом убрать Чихачева, а тут сам собой образовался такой замечательный повод. В общем, «Нахимов» вернулся в док, где ему не только ликвидируют течи, но и уберут все парусное вооружение вместе с рангоутом, Чихачев получил отставку, а мне был забронирован на июль рейс «Памяти Азова». Я собирался в Германию один, Маргарита оставалась в Питере с дочкой, которая была еще слишком мала для подобных путешествий.

В процессе уточнения деталей визита я написал Вильгельму, что в числе прочего хотел бы, не привлекая особого внимания, встретиться с японским послом в Германии Сайондзи Киммоти. Михаил сумел разузнать, что это достаточно влиятельная фигура — аристократ, маркиз (так его агенты перевели титул «косяку») и вообще чуть ли не отец японской демократии и особа, приближенная к императору. Посланник же при дворе моего величества Ниси Токудзира даже не барон и, скорее всего, вообще какая-то мелкая пешка. Кроме того, мне, как ни странно, встретиться с японским послом, не вызывая излишнего интереса, было проще в Берлине, чем в Петербурге.

В Штеттине меня встретил Каприви — новый канцлер Германии, назначенный на пост после отставки Бисмарка. Надо сказать, что этот тип не больно-то и скрывал своего не самого дружелюбного отношения ко мне, но моему величеству на подобные мелочи было глубоко начхать. Так как среди свиты канцлера оказался хорошо мне знакомый Тирпиц, то мы с ним сразу после отправления поезда сели пить пиво под баварские сосиски, каковому занятию и предавались до самого Берлина, благо ехать было всего-то три с небольшим часа.

Особых торжеств по поводу моего приезда не было, и уже после обеда мы смогли приступить к повестке дня. Первым пунктом в нем стояло согласование геополитических вопросов. Так как я был морально готов к тому, что оно начнется с как минимум часовой речи кайзера, то был приятно удивлен, когда он уложился всего в сорок пять минут.

Вилли вообще любил произносить речи по всякому поводу, особенно перед столь благодарной аудиторией, как я. А что? Мне натянуть на физиономию выражение заинтересованного внимания нетрудно, научился еще в начале первой жизни. И тогда же постиг нелегкое умение зевать, почти не открывая рта, то есть практически незаметно для окружающих. И на часы я давно умел смотреть так, чтобы это не бросалось в глаза.

Кстати, у меня теперь были изготовленные по спецзаказу наручные часы — возможно, первые в мире. Во всяком случае, часовщик, исполнивший мой заказ, про такое не слышал.

В общем, Вилли довольно быстро закончил свою вступительную речь, сопровождаемую метаниями по кабинету и размахиванием руками. Причем в этом была задействована не только здоровая правая, но и наполовину парализованная левая рука.

— Итак, — завершил свою речь кайзер, — я уверен, что союз России и Германии сможет добиться выполнения всех исторических задач, стоящих перед нашими странами, причем невзирая на противодействие кого угодно. А ты, Алекс, как на это смотришь?

Вилли в приватных беседах теперь называл меня так, а не Аликом, как в детстве.

— С интересом, — подтвердил я. — И хотелось бы первым делом уточнить вот что. Как по-твоему, в обсуждаемом блоке хватит только наших стран или надо обязательно привлечь кого-то еще? Как младший по возрасту, выскажу свое мнение первым. Оно в том, что никакого категорического императива я здесь не вижу.

— Это ты про Австрию или про Японию? — ухмыльнулся Вилли.

— Про Тройственный союз. Япония же мне нужна в плане воздействия на Китай для проведения транссибирской магистрали по кратчайшему направлению до Владивостока, то есть через Маньчжурию.

— Хм… ну ты же понимаешь, что когда мне предложили продлить договор до девятьсот второго года, у меня не было весомых причин для отказа.

— Когда мне примерно в то же время предложили договор с Францией, у меня тоже особых причин отказываться не было. Однако я ничего не заключил, несмотря на обещание кредитов на довольно льготных условиях.

На самом деле, конечно, условия были хоть и льготными, но все же не настолько, как мне хотелось. И, кроме того, я помнил, что обещать — это еще не значит жениться, отчего твердо придерживался принципа «утром деньги — вечером стулья». Причем не обязательно именно текущим вечером.

— К тому же мы еще не прояснили, собираются ли Россия и Германия заключать договор, — продолжал Вильгельм. — И если да, то какой.

— Предлагаю очень простой по сути. Если любая из наших держав оказывается в состоянии войны с более чем одной страной, то вторая обязуется вступить в эту войну на стороне первой.

— Значит, если Германия… э-э… подвергнется нападению Франции…

— То сможет разбить ее без чьей-либо непосредственной помощи, всего лишь при доброжелательном нейтралитете России. Причем лично мне неважно, кто там от кого чему подвергнется. Но в случае вступления в эту войну Англии островитянам придется воевать еще и Россией, — подтвердил я. — Однако тут есть и другая сторона медали.

— Понимаю, — кивнул Вильгельм, — Австро-Венгрия. Я, честно говоря, совершенно не одобряю позицию Франца-Иосифа в несчастливой для твоей страны Восточной войне. Она сильно походила на предательство. Что же, твое предложение очень щедрое, и я подумаю, как его принять, не вызывая особого скандала.