Шнырю очень хотелось курить, и он рассчитывал на его милость, но вор как будто бы не замечал истекающего слюной «шестерки».

Наконец Фартовый повернулся.

— На, держи! — протянул он недокуренную «козью ножку». А когда тот, широко улыбнувшись, с благодарностью принял подарок, грубовато крикнул: — А теперь вали отсюда!

Шнырь, подхватив совок с веником, быстро исчез в коридоре. А Фартовый продолжал наблюдение за подъехавшим грузовичком. Вот двое солдат выволокли из грузовика ящик и, чуток согнувшись под тяжестью, потащили его в сторону землянки. Так склонять к земле могло только золото. Красноармейца, шедшего впереди, слегка качнуло от бремени. Зацепившись сапогом за камень, он едва не упал. Не без интереса Фартовый проследил за тем, как ящик был установлен перед хмырями, жившими в землянке. Капитан и чернявый красноармеец подняли груз, под присмотром своего майора и начальника зоны понесли его в землянку.

Золото Фартовый любил, и, судя по тому, сколь часто ему приходилось им владеть, оно отвечало ему взаимностью.

Ящик доставляли в зону примерно один раз в две недели. Надо полагать, что здесь был всего лишь перевалочный пункт, потому что контейнеры потом увозили куда-то с соблюдением все тех же мер безопасности. Мудреная чекистская комбинация. Золото само шло в руки, оставалось только придумать, как бы его взять поаккуратнее, чтобы не обжечься. По этому поводу у Фартового имелись некоторые соображения: следовало разморозить зону, поджечь бараки, организовать массовый побег в тот самый момент, когда в лагере будет находиться ящик с золотом. Он в лагере бывает, как правило, не более двух дней. А для этого важно как можно ближе подобраться к тому месту, где находится золото.

Немалую сложность представляли собой КПП, где дежурили «красные». Следовательно, нужно было взять все локалки под свой контроль, что возможно было сделать только в том случае, если нацепишь повязку активиста. Такие зэки, как вставшие на «путь исправления», были у администрации в особом доверии. Вряд ли кто из блатных по доброй воле захочет поменять «черную» масть на «красную», а потому следовало отыскать правильные слова, чтобы убедить их принять такое решение.

Дело сдвинулось с места две недели назад, когда Жора убедил нескольких блатных надеть красные повязки активистов, растолковав им, что постараются они ради благого дела. Уже через неделю «перековавшиеся» блатные свыклись с новой для себя ролью и вприщур посматривали на остальных заключенных.

Жора вышел из каптерки и, кивнув сидящим на табуретах быкам, сказал:

— Почапали в «красную» зону! С безруким перетереть нужно.

Еще год назад зона представляла собой единую территорию, существовавшую по законам блатных. Даже политические, которых в лагере было немало, жили по их законам, хотя и глухо матерились.

Все изменилось два года назад, когда в лагерь была направлена большая группа блатных, побывавших на фронтах. Среди «автоматчиков» оказались два вора в законе, причем один из них имел даже два ордена Славы. Он-то и стал зачинщиком смуты, объединив вокруг себя недовольных. Парень попался из отчаянных и, несмотря на то что вместо левой руки у него была культя, безбоязненно ходил по всему лагерю, давая тем самым понять остальным, что он не боится ни бога, ни черта. Собственно, так оно и было в действительности.

«Автоматчики» нарушили одну из главных заповедей воровского закона — не брать оружие из рук властей. А потому исконно блатной мир их отторгнул, а к «красному» они не могли пристать в силу собственных убеждений. Но сравнительно скоро «автоматчики» сумели подчинить себе активистов, сделавшись едва ли не полновластными хозяевами зоны.

Стычка произошла около полугода назад, когда между «автоматчиками» и блатными вспыхнула нешуточная буза, в которой полегло около двадцати заключенных, и даже конвойная рота не сразу сумела разогнать враждующие стороны. Никто не ожидал, что обычный конфликт способен перерасти в столь масштабное побоище. Его можно было бы избежать, если бы политические придерживались нейтралитета, но они неожиданно приняли сторону «автоматчиков». Пролитая кровь навсегда отрезала бывшим блатным путь к примирению.

Сразу после конфликта зона была поделена на две части, в каждой из которых был избран свой пахан. В «черной» зоне верховодил Фартовый, а вот в «красной» правил «автоматчик» с культей вместо руки — Ваня Трубилин, прозванный Рука.

Обиды, запертые в локалках, стали понемногу затухать. Еще год назад трудно было представить, что два пахана могут встретиться за одним столом, чтобы обсудить назревшие проблемы и раскурить на пару табачок. Однако общие интересы заставили их пойти навстречу друг другу.

Разговор двух паханов проходил на территории «красной зоны», где Рука был полновластным хозяином. Он жил в небольшой пристройке рядом с баней, вместе со своим подпаханником, двадцатипятилетним Сергеем, нескладным, долговязым парнем. Париться «автоматчик» любил, а потому место для его жилья было удачным. По зоне гулял слушок, что пахана с подпаханником связывали не только производственные отношения, но и в некоторой степени нежные чувства. Однако попробуй заикнись об этом, тотчас на пику поднимут!

Несмотря на красноватый оттенок и два ордена Славы, Рука по-прежнему в душе был вором, и блеск золота для него оставался столь же желанен, как и в прежние времена.

— Значит, ты говоришь, что там рыжье? — после некоторого раздумья спросил Рука.

— Оно самое! У меня на золото отменный нюх! — горячо заверил его Фартовый, поглаживая ладонью пробившуюся плешь. — Я его за версту чую!

Рука усмехнулся:

— Наслышан… А от меня-то ты чего хочешь?

— Сколько лет тебе здесь париться? — вдруг спросил Жора.

Улыбнувшись, Рука сказал:

— Ты мой срок не считай. Мне здесь помирать.

— Не самое удобное место ты подобрал для кончины, — хмыкнул Фартовый.

— Какое есть, — ответил «автоматчик», положив единственную руку на стол.

Фартовый невольно обратил внимание на ладонь Трубилина. Она была у него узкой, с необыкновенно длинными пальцами, какие встречаются у самых искусных карманников. Но что очень удивило Георгия, ладонь выглядела белой и необыкновенно холеной, с аккуратными постриженными ноготками, словно вор подправлял их крохотными напильничками. Хотя кто знает, возможно, так оно и было в действительности.

Характер у безрукого пахана был жестковатым, если не сказать больше. Многих заключенных буквально охватывал паралич, когда они встречали взгляд его свирепых глаз. Порой окружающим казалось, что Рука общался со шнырями только при помощи взглядов: посмотрит на одного, и тот, вскочив с места, спешит заваривать чай, глянет на другого, а тот уже расторопно торопится к пахану скручивать цигарку из махорки. Но понимание Рука имел, и с ним можно было говорить о вещах серьезных.

— А мог бы помереть где-нибудь рядом с морем, в своей халупе, — сдержанно заметил Фартовый, понимая, что ударил Руку едва ли не в самое уязвимое место. — Старушку-мать на старости лет пригрел бы.