прикинь, я позвонила, мы проговорили почти час, и так вышло, что они обе на наш книжный салон приехали, три дня всего в Питере. Вот таких совпадений вообще не бывает! И то, что заинтересовались, и то, что в Рыбацкое к нам согласились приехать. Ну чего ты набычилась, не рада, что ли?

– Бэлл, но ты же слукавила. Откуда у нас десять авторских? Нам ещё пахать и пахать до такого объёма! Как будешь выкручиваться, если они потребуют сегодня рукопись?

Белка посмотрела на меня как-то игольчато:

– Я дописала до нужного объёма. Пока ты была на своей работе.

– Ты не говорила… – промямлила я.

– Марусечка, ну прости, не сказала! Ты же устаёшь до чёрта, а мне хочется поскорей закончить с романом.

Я не знала, как реагировать на Белкино признание. Дописать в одиночку четыре авторских! На это должно было уйти, с её-то занятостью, месяца два, и то, если писать каждый день. А работаю я без году неделю.

– Я понимаю, о чём ты думаешь. – Белка схватила мои руки, как делала всегда, когда была в чём-то виновата. – Но я взяла на себя самые нудные куски. Ты же сама говорила, что боишься приступать к главе, где нашего Мирончика пытаются поймать, а он исчезает. И ты ещё, думаю, всё равно отдала бы мне куски с эротикой. Ну как бы ты это писала, признайся, где ты, а где эротика, ты ж не знаешь почти ничего! – Она шмыгнула носом и поцеловала меня в лоб. – Это всё ради тебя, Манька! Только ради тебя!

– Господи, Бэлл, о чём ты говоришь? Эротика на четыре главы???

– Да нет, конечно. Ты там ещё ключевой сцены боялась… Да что ты так переживаешь?

– Бэлл, – я набрала в лёгкие больше воздуха, чувствуя, что задыхаюсь, – мы же соавторы. СО-АВ-ТО-РЫ!!! Тебе не приходило на ум со мной хотя бы это обсудить?

– Да ты, дурочка моя, мне благодарна должна быть! Ты пишешь медленно, я быстро. Нам же что важно? Поскорее протолкнуть книгу!

– Нет, Бэлл, нам важно не это. Всегда значение имело, ЧТО и КАК мы пишем! Проталкивать, как ты говоришь, сырой материал – положить наш роман в гроб!

– Ну перестань! – Белка снова стиснула меня в объятьях.

Как будто отжала тряпку… Так мне показалось.

Я готова была разреветься. Вскипел чайник, резким свистком озвучив то, что кричало внутри меня. Белка засуетилась с заваркой, ловко поставила на поднос чашки, полные ароматного чая, кивнула мне, чтобы я захватила тарелку с пряниками, и уплыла в комнату.

Вика с Соней сидели в прежних позах, только теперь держались за руки. Наверное, у меня был чертовски глупый вид, когда я заметила это. Я смотрела на них, а в голове стучал Белкин голос: «Ты ничего не понимаешь в эротике».

Да, я ничего не понимаю в эротике. И во многом другом, мама.

– Мы подумали поставить выход книги на сентябрь. – Соня (кажется, это была она) отхлебнула из чашки, и внутри меня всё сжалось. А что, если она за один глоток выпьет всё и поставит чашку на столик? У нас так давно не было гостей, что я и не представляла себе, как это неуютно.

– Когда вы готовы предоставить рукопись целиком? – Это уже была Вика.

Чай она не пила, её полная чашка так и оставалась на подносе.

– Очень скоро, – тут же ответила Белка.

– Но вы говорили, что конец ещё не дописан.

– Да, но к июню мы сделаем. Правда ведь, Мань?

Я молчала.

– Девочки, вот что, – гостьи синхронно взяли по прянику и так же синхронно надкусили, – не надо убивать вашего маньяка.

Белка закивала, всем видом давая понять, что идея ей нравится.

– Как же не убивать? – не выдержала я. – Зло ведь должно быть наказано. Вы хотите сказать, что мы оставим читателя с мыслью, что психопат продолжает жить после всего того, что он совершил?

– Вот именно. Пусть будет задел на вторую книгу. Если повезёт, то и на серию.

– Но… У нас же по сюжету… Ключевая сцена… Героиня убивает маньяка и тем спасается, едва оставшись живой после его изощрённых трюков.

– Ну… Сделайте открытый финал. Пусть читатель поломает голову, выжил он или нет.

Белка мелко закивала, даже не посмотрев на меня.

Гостьи поднялись, не допив (слава богу) чай, и пошли к выходу. Уже на пороге Вика-Соня сунула нам с Белкой визитки и тихо сказала:

– И не ссорьтесь, девочки. Никакая книга не стоит вашей любви.

Мы с Белкой закрыли за ними дверь, не решаясь смотреть в глаза друг другу.

Потом Белка сказала:

– Слышала, Мань, «ничего не стоит нашей любви». А я ведь тебя люблю больше всех на свете! Ну что ты дуешься? Что я написала больше, чем ты? Да ладно, не злись. Ты младшая, я старшая. Я люблю тебя, люблю, люблю!

Я молчала.

– Маааань, – проскулила Белка. – Перестань. Ну хочешь, давай ты напишешь концовку?

Она произнесла это так, что я сразу догадалась: концовку она если и не написала сама, то уже выстроила в черновике. Я ощутила кислый комок в горле.

– Хочу.

Белка помедлила, потом картинно повела плечами.

– Ладно. Тогда начни со сцены, где наш парень вырезает всякие символы на спине Катерины. И помни, всё, что я делаю, делаю ради тебя. Только ради тебя.

Она повернулась и зашаркала в кухню. И даже не объяснила, что за символы. Мы явно с ней не обсуждали это и в план романа никак не вводили. Было очевидно, что книга пишется Белкой уже давно самостоятельно, и я как соавтор по сути и не нужна. Надо было просто принять этот факт.

* * *

– Даже не думай шевелиться. Ты увеличишь этим порог боли. Ты должна научиться понимать её гармонию – тончайшую, божественную гармонию боли. Это как научиться слышать вздох умирающего звука на излёте аккорда. Я задаю правильный темп, а ты шевелишься и съезжаешь в тупые физические ощущения. Девочка, боль совершенна, когда ты поймёшь её, ты сама станешь совершенной. Я хочу настроить твоё тело на боль. Ты – идеальный инструмент, его надо лишь чуть-чуть отрегулировать, завести пружинку, чтобы заиграли полутона, полуоттенки. Ну почему ты дрожишь, это так тривиально! Запредельную, совершенную боль надо заслужить, девочка. Если ты дёрнешься, ты всё испортишь. Тс-с-с! Рано, рано слезам! Я дам знак, когда можно плакать. Мы вместе поплачем с тобой, обнявшись. Но только после того, как пройдём этот путь.

Я не оставлю тебя, нет. Я тоже всё испытаю. То самое, что и ты, но на другом уровне,