и в странах народной демократии, и в капиталистических странах, по всей Европе, даже в Турции и Японии.

Как различно были поставлены по этим пьесам спектакли! Это были спектакли для детей и для взрослых. Не только драмы, но и балеты, оперы, пантомимы, цирковые и эстрадные представления. Особенно популярны «Тень», «Дракон», «Обыкновенное чудо», «Голый король». Многочисленные постановки их во Франции, Англии, Швейцарии, ФРГ отличаются антифашистской направленностью.

Может быть, со старых, давних времен, после Гоцци и Тика, не было такого популярного драматурга-сказочника.

Я знал этого замечательного писателя и человека с юношеских лет, но не сумел по-настоящему оценить его талант.

Да и сам он, хоть и был волшебником, пророком не был. А это, оказывается, разные профессии, совсем не схожие таланты.

ЛЕНИНГРАДСКИЕ ЭРУДИТЫ

1

Кажется, оно вымирает, это изумительное племя ленинградских эрудитов. Сейчас приходится встречаться лишь с последними его представителями. Молодежь, даже очень ученая, слишком занята своей узкой специальностью, ей не до мелочей прошлого. Ее познания, может быть, очень капитальны, но не столь разносторонни.

Теперь все больше входит в моду коллекционирование, собирание всякого рода предметов. Но как часто коллекционеры становятся рабами своих вещей! Ленинградские эрудиты первых советских десятилетий не были коллекционерами (собирали только книги) — они были коллекционерами ума. Такие коллекции особенно ценны и важны. Оттого они сыграли активную роль в развитии культуры города Ленина.

По-своему замечательной была эрудиция Луначарского. Она служила огромному делу перестройки жизни. Соревноваться с ним было очень трудно. Ленинградские эрудиты, о которых речь будет ниже, несколько более академичны, но и их знания никогда не лежали мертвым грузом.

Я помню, как два уважаемых ленинградских интеллигента крайне серьезно и с большим пафосом обсуждали все детали военной формы солдат и офицеров разных полков двадцатых годов прошлого века. Перед ними не стояло никаких особых задач, ни исторических, ни художественных (это могло быть нужно для исторического спектакля, кинокартины, даже для портрета). Время, конечно, это было благородное, время Пушкина и декабристов, и все же вряд ли так важны были эти все подробности и детали.

А форменные есть отлички:

В мундирах выпушки, погончики, петлички, —

это слова полковника Скалозуба из «Горя от ума». Разумеется, наши эрудиты на него никак не были похожи, а вот ради игры ума они решали этот кроссворд и тоже увлекались «погончиками и петличками».

Да, разные были эрудиты в нашем великом городе, немногих я знал, и знал преимущественно тех, которые занимались литературой и искусством. В этой области они знали все.

Вероятно, были другие эрудиты, специалисты точных наук. Но, увы, я с ними не встречался.

Я расскажу только о четырех наших эрудитах, которых знал хорошо. И, надо думать, читатель согласится со мной, что это были замечательные, необыкновенные люди.

2

Еще в гимназические годы Александр Александрович Смирнов свободно владел несколькими языками: немецким, французским, английским, итальянским. Знал хорошо греческий и латынь. В университете изучил испанский, португальский, голландский, датский. «В дни молодости, — говорил он, — овладеть новым языком не представляло для меня особой трудности. Память у меня была очень хорошая. Я стремился найти человека, который хорошо бы знал этот язык. Беседа с ним была очень важна, она сочеталась с грамматическим изучением, с чтением отрывков, хорошо мне известных в переводе».

Тогда же, в университете, Александр Александрович заинтересовался кельтскими языками, заинтересовался потому, что они мало изучены. Во время научной командировки во Францию он стал уже всерьез заниматься кельтскими языками. Одно время он был даже секретарем Общества по изучению кельтских языков в Париже. Тогда же прочел курс кельтской филологии в Коллеж де Франс. Дело было в 1912—1913 годах, до первой мировой войны.

В те дни, рассказывал Александр Александрович, он прошел пешком почти всю Бретань, объехал верхом весь Уэльс, побывал в самых глухих деревнях северной горной Шотландии. Там сохранились старые наречия кельтских языков.

Замечательно рассказывал Александр Александрович об этих своих путешествиях. Как-то в Бретани в небольшом кабачке он беседовал с группой крестьян, нет, не по-французски, на их родном бретонском языке. Расположенный недалеко замок славился своими «привидениями». Впрочем, оказалось, что почти все бретонские замки были знамениты своими призраками. Это своеобразная реклама замков. Когда он пытался заикнуться в беседе с крестьянами, что он в эти призраки не верит, они посмотрели на него, как на безумного.

— Тут стало для меня понятно это отношение к призраку, как к чему-то сугубо реальному. В Лондоне шекспировских времен (даже несколько позже) было издано особое руководство для бесед с призраками. С ними надлежало говорить по-латыни, притом с особой почтительностью. Сохранился и договор со студентом, который обязался беседовать с призраками; подписал этот договор хозяин лабаза на случай, если призраки пожалуют к нему в гости.

Надо думать, Александр Александрович мог бы блестяще провести эти беседы. Я слышал из его уст и Вергилия, и Катулла (конечно, в подлиннике). Латинские стихи звучали очень музыкально, и даже не понимающие язык слушатели могли почувствовать их красоту.

В одном из рассказов Марка Твена профессор-латинист, попавший в Древний Рим, никак не может сговориться с настоящими римлянами. Они не понимают ни слова из того, что он говорит. Мне кажется, Александра Александровича они бы поняли.

Студенты любили Александра Александровича, но считали его слишком тонким, слишком старомодным. Их удивляло, что Александр Александрович придерживается старых правил вежливости, умеет ухаживать за дамами. Как говорил один молодой человек, «не назойливо, по-своему красиво». А сам Александр Александрович жаловался:

— Женскую красоту теперь по-настоящему ценить разучились.

Кто-то сострил в беседе с ним:

— Вам бы написать новое руководство хорошего тона.

— А что же, — сказал он, — в Англии это считается почтенной литературой. Например, у нас мало знают, что Даниэль Дефо написал две книги «Руководство для поведения джентльменов». Очень хорошие книги. Написаны с большим вкусом и дают представление о быте и поведении людей того времени. Такие книги писали и некоторые другие видные писатели XVIII века.

Несмотря на свое знание многих языков, Александр Александрович до революции почти не занимался переводами. К этой работе он был привлечен уже в послереволюционное время. Впоследствии он особенно много редактировал, переводил со многих языков, особенно с французского и английского.

Мы, может, и не представляем, насколько это была важная и ответственная работа. В сущности, русский читатель, читатель массовый, только в первые советские годы получил возможность по-настоящему познакомиться с выдающимися произведениями западной литературы. Обычно они были искажены и сокращены в старых переводах. Были, конечно, здесь и исключения, но исключения