— Что ты хочешь сказать?

— Не знаю, что я хочу сказать. Знаю только, что мне нужно видеть тебя. Как-то так.

— Мне нельзя даже разговаривать с парнями.

— До каких пор?

— Не знаю. Может, всю жизнь. Это одна из вещей, которые не имеют смысла. Мама не хочет делать ничего, что может разозлить отчима. А отчим тащится от того, какой он плохой. Особенно если речь обо мне. Он меня ненавидит.

— Почему?

— Потому что я ненавижу его.

— Почему?

Элеаноре очень хотелось сменить тему. Но она не стала.

— Потому что он плохой человек. Просто… поверь мне. Он вроде такого зла, которое пытается уничтожить все мало-мальски хорошее. Если б он узнал о тебе, то сделал бы все, чтобы нас разлучить.

— Не в его силах нас разлучить.

Разумеется, это в его силах, подумала Элеанора.

— Он может сделать так, чтобы мы расстались, — сказала она. — В прошлый раз, когда я реально его разозлила, он просто вышвырнул меня вон и целый год не позволял вернуться домой.

— Боже ты мой.

— Да.

— Прости.

— Не за что извиняться, — сказала она. — Просто не надо его искушать.

— Мы можем видеться на детской площадке.

— Братья меня сдадут.

— Тогда где-нибудь еще.

— Где?

— Здесь, — сказал Парк. — Ты можешь прийти ко мне.

— А что скажут твои родители?

— «Приятно познакомиться, Элеанора, не останешься на ужин?»

Она рассмеялась. И уже собралась сказать, что это не сработает, но… оно могло сработать. Не исключено.

— Ты уверен, что стоит знакомить их со мной? — спросила она.

— Да. Я хочу вас познакомить. Ты самый любимый мой человек на все времена.

С каждым его словом она все явственнее чувствовала, что может улыбаться.

— Я не хотела тебя напрягать, — сказала Элеанора.

— Ты не напрягла.

Свет фар пробежал через гостиную.

— Черт, — сказала Элеанора. — Кажется, отец приехал. — Она встала и выглянула в окно. Отец и Донна вылезали из «Карманн-Гиа». Волосы Донны растрепались.

— Черт, черт и черт, — сказала она. — Я так и не объяснила, почему ты мне нравишься, а теперь пора уезжать.

— Все в порядке, — отозвался он.

— Потому что ты добрый, — сказала Элеанора. — И потому что ты понимаешь все мои шуточки.

— Ясно. — Он рассмеялся.

— И ты умнее меня.

— Это не так.

— Ты как главный герой. — Элеанора старалась поспеть словами за бешеным бегом мыслей. — Как персонаж, который побеждает в конце. Ты милый и добрый. У тебя волшебные глаза, — прошептала она. — И из-за тебя я чувствую себя каннибалом.

— Ты сумасшедшая.

— Мне надо идти. — Она наклонилась, чтобы положить трубку на базу.

— Элеанора, стой, — сказал Парк. Отец был уже на кухне — она слышала его. И свое отчаянно бьющееся сердце. — Подожди, Элеанора. Я люблю тебя.

— Элеанора? — Отец стоял в дверях. Он говорил тихо — на случай, если она спит. Элеанора повесила трубку и притворилась, что так и есть.

Элеанора

Следующий день прошел как в тумане.

Отец пожаловался, что она съела все йогурты.

— Я их не ела, а отдала Мэтту.

У него в бумажнике нашлось только семь долларов, и он отдал их Элеаноре. Потом, когда отец собрался отвезти ее домой, Элеанора заявила, что ей нужно в туалет. Сама же пошла в кладовку, отыскала там три новые зубные щетки и сунула за пояс штанов — заодно с бруском мыла «Dove». Донна, возможно, видела ее (она была в спальне напротив), но ничего не сказала. Элеаноре было жаль Донну. Отец никогда не смеялся над чужими шутками — только над своими собственными.

Потом отец привез Элеанору домой — и все дети выбежали наружу, чтобы повидаться с ним. Он покатал их вокруг квартала на своей новой машине. Элеанора жалела, что нет телефона: она позвонила бы в полицию. «Тут один парень ездит по кварталу с кучей детей, торчащих из машины с открытым верхом. Я уверена, что ни у кого нет ремней безопасности, и что он пил скотч все утро. О, и пока вы здесь: другой парень курит на заднем дворе. А это территория школы».

Когда отец наконец-то уехал, Маус не переставал говорить о нем. Через несколько часов Ричи велел всем одеться.

— Мы идем в кино. Все мы, — сказал он, глядя на Элеанору.

Элеанора и младшие залезли в кузов его фургона и сгрудились у окошка, строя рожи мелкому, который ехал в кабине. Выезжая из квартала, Ричи проследовал по улице Парка. Его не было на улице, слава богу. Зато были, конечно, Тина и ее бойфренд-неандерталец. Элеанора даже не попыталась укрыться за бортом кузова. Это было дело принципа. Стив свистнул ей.

По пути домой из кино («Короткое замыкание»[58]) пошел снег. Ричи ехал медленно, а это значило, что снега навалит на них изрядно. Но, по крайней мере, никто не выпал из фургона.

Надо же, — думала Элеанора, — я даже не фантазирую на тему, каково это — вывалиться из движущейся машины.

Они опять проехали мимо дома Парка. Уже стемнело, и Элеанора задумалась, которое из окон — его.

Парк

Он жалел, что сказал ей… Но не потому, что это была неправда. Все правда — до последнего слова. Он любил ее. И нечего тут объяснять… Парк просто чувствовал это.

Но зря он сказал все вот так. Второпях. По телефону. Особенно — зная, как она относится к «Ромео и Джульетте».

Парк ждал, когда младший брат переоденется. Каждое воскресенье они надевали парадные штаны и свитера и шли ужинать к бабушке с дедушкой. Но Джош играл в «Супер Марио» и не хотел выключать (он впервые был близок к тому, чтобы получить бесконечную черепаху[59]).

— Я пошел, — крикнул Парк родителям. — Увидимся там.

Он бегом пересек двор — лень было надевать пальто.

Дом бабушки и деда пахнул как зажаренный в кляре цыпленок. У бабушки в арсенале было всего четыре варианта воскресных обедов: цыпленок в кляре, куриный стейк, тушеное мясо и говяжья солонина. Но все это — необычайно вкусно.