Элеанора же сегодня была одета в кожаный пиджак и старую клетчатую ковбойку. У нее было больше общего с его дедушкой, нежели с мамой.

И дело не только в одежде. Дело в ней самой.

Элеанора не была… хорошенькой. Она была доброй. Она была порядочной. И честной. Она определенно помогла бы старушке перейти через дорогу. Но никто — даже та старушка — никогда не сказали бы: «Вы знаете Элеанору Дуглас? Какая милая девушка!»

Маме Парка нравилось все красивое. Она любила красоту. Любила улыбки, светскую болтовню и общение глаза в глаза. Все то, что Элеанора терпеть не могла.

А еще его мама не одобряла сарказма. Она была уверена, что сарказм засоряет язык. Она его на дух не переносила. И называла Дэвида Леттермана «этот гадкий злой человечек у Джонни».[61]

Парк почувствовал, что у него вспотели ладони, и выпустил руку Элеаноры. Вместо этого он положил ладонь ей на колено — и это было так приятно и ново, что на несколько минут он позабыл о маме.

А потом они приехали на его остановку. Парк вышел в проход и обернулся к Элеаноре, но она покачала головой.

— Встретимся у тебя.

Он ощутил облегчение — и тут же ему стало стыдно. Едва автобус отъехал, он кинулся к дому. Брат еще не вернулся — и хорошо.

— Мам!

— Я здесь, — откликнулась та из кухни. Она красила ногти жемчужно-розовым лаком.

— Мам, — сказал он, — слушай… э… Сейчас придет Элеанора. Моя… э… моя Элеанора. Ладно?

— Прямо сейчас? — Она потрясла бутылочку. Клик-клик-клик.

— Да. Не делай из этого событие, ладно? Просто… будь приветливой.

— Ладно, — сказала она. — Буду.

Он кивнул, потом оглядел кухню и гостиную, чтобы убедиться, что нигде нет ничего странного. Проверил свою комнату. Мама убрала его постель.

Он открыл дверь еще до того, как Элеанора постучала.

— Привет, — сказала она. Парк понял, что она нервничает. На самом деле она выглядела сердитой, но Парк был уверен: это из-за того, что она нервничает.

— Привет, — сказал он. Еще утром он мечтал только о том, чтобы заполучить побольше Элеаноры, но теперь, когда она была здесь… он понимал, что следовало продумать эту встречу получше. Заранее.

— Входи, — сказал Парк. — И улыбайся, — прошептал он в предпоследнюю секунду. — Ладно?

— Чего?

— Нет, ничего.

Мама стояла в дверях кухни.

— Мам, это Элеанора, — сказал он.

Мама широко улыбнулась.

Элеанора тоже — но вышло странновато. Это выглядело так, словно она сощурилась на яркий свет или собиралась сообщить плохие новости.

Парк увидел, как расширились мамины зрачки. Впрочем, возможно, он просто вообразил это.

Элеанора подошла, чтобы пожать маме руку, но она помахала руками в воздухе, словно говоря: «Прошу прощения, у меня ногти еще не просохли». Жест, который Элеанора, похоже, не поняла.

— Приятно познакомиться, Элеанора. — Элл-а-но.

— Приятно познакомиться, — ответила Элеанора. Странная гримаса — пародия на улыбку — застыла на ее лице.

— Ты живешь по соседству? — спросила мама.

Элеанора кивнула.

— Это чудесно.

Элеанора кивнула.

— Хотите газировки, ребята? Или снэков?

— Нет, — сказал Парк, перебивая ее. — То есть…

Элеанора покачала головой.

— Мы просто посмотрим телевизор, — сказал Парк. — Ладно?

— Конечно, — ответила мама. — Зовите, если что.

Она вернулась на кухню, а Парк подошел к дивану. Какая жалость, что в доме нет цоколя. Когда он приходил в дом Кэла в западной Омахе, мама Кэла отправляла их вниз и оставляла одних.

Парк опустился на диван. Элеанора села на другой его край. Она смотрела в пол и обкусывала заусенцы.

Парк включил MTV и перевел дыхание.

Через несколько минут он сдвинулся к центру дивана.

— Эй, — сказал он. Элеанора смотрела на кофейный столик. Там стояла большая гроздь стеклянного красного винограда. Его маме нравился виноград. — Эй, — снова сказал он.

И пододвинулся поближе к ней.

— Почему ты велел мне улыбаться? — прошептала она.

— Не знаю. Потому что я нервничал.

— А почему ты нервничал? Ты же у себя дома.

— Да, но раньше я не приглашал никого вроде тебя.

Она глянула на экран телевизора. Шел клип «Wang Chung».[62]

Элеанора внезапно встала.

— Увидимся завтра.

— Нет. — Он тоже поднялся. — Почему? Что случилось?

— Ничего. Просто увидимся завтра.

— Нет. — Он взял ее за локти. — Ты ведь только пришла. Что не так?

Элеанора подняла взгляд. В ее глазах была боль.

— Кого-то вроде меня?..

— Я не это имел в виду. Я хотел сказать: кого-то, кто мне небезразличен.

Она глубоко вздохнула и покачала головой. Слезы текли по ее щекам.

— Неважно. Я не должна быть здесь. Ты меня стесняешься. Я лучше пойду домой.

— Нет. — Он притянул ее ближе. — Успокойся, ладно?

— Боишься, что твоя мама увидит, как я плачу?

— Это… будет не очень-то здорово, но я не хочу, чтобы ты уходила. — Парк боялся, что если она уйдет сейчас, то никогда не вернется. — Давай. Садись рядышком.

Парк опустился на диван и потянул Элеанору за собой. Постаравшись загородить ей вид на кухню.

— Ненавижу знакомиться с новыми людьми, — прошептала она.

— Почему?

— Потому что я никогда им не нравлюсь.

— Ты понравилась мне.

— Нет, не понравилась. Мне пришлось взять тебя измором.

— Но теперь ты мне нравишься. — Он взял ее за руки.

— Перестань. Что, если твоя мама войдет?

— Неважно.

— А мне важно, — сказала Элеанора, отпихивая его. — Это слишком. Я из-за тебя только сильнее переживаю.

— Ладно. — Он отпустил ее. — Только не уходи.

Элеанора кивнула и уставилась в телевизор.

Через некоторое время — минут через двадцать — она снова встала.