–Почему бы нет? Царь Давид тоже плясал пред Господом, и пророчица Мириам пела во главе хора танцевавших и бивших в литавры. «Нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться: это сопровождает его в трудах во дни жизни его, которые дал ему Бог под солнцем»[10]… А что вы думаете об отце Лукасе?

–Необычный человек.

Ауэрхан бросил короткий взгляд на танцующих и побарабанил пальцами по столу.

–Воистину.

Один из мужчин за картами громко выругался, и Урсула подскочила. А буян встал, сорвал с головы шапку и бросил на стол, затем утер нос рукавом и ушел, оставив своего напарника посмеиваться в бороду.

–Хотите сыграть?– неожиданно спросил Ауэрхан.

Урсула замешкалась:

–Здесь?

–Ох, прошу вас, Урсула. Мы же не ради наживы! «В полу бросается жребий, но все решение его – от Господа»[11]. Бросим кости. Если выигрываете вы, то задаете мне любой вопрос, какой пожелаете. Ничего не буду от вас утаивать, но то же условие действует для меня.

Невольно она стала перебирать все свои самые темные и скверные воспоминания, гадая, какое из них может вылезти на потеху победителю… Но любопытство уже зажглось внутри.

–Идет.

Кость, катясь по столу, издавала приятный стрекочущий звук. В первый раз выиграла Урсула. Ей выпала шестерка, Ауэрхану – тройка. Пока она раздумывала над вопросом, он налил ей разбавленного вина.

–Почему вы решили подарить мне шелк?

Ауэрхана вопрос не удивил. Он откинулся на спинку скамьи, сцепив перед собой руки, и ответил не задумываясь:

–Хотел проверить, на что вы годитесь. Я люблю людей, которые знают, чего хотят, и стремятся к своей цели. Печально видеть, как предлагаешь кому-то его мечту, а он идет на попятный. Нерешительность – второе имя трусости.

Урсула старалась не показать, как ее задели эти слова.

–Кусок шелка – не моя мечта.

Ауэрхан склонил голову набок:

–Но надо же с чего-то начать. Чего желает ваше сердце, Урсула?

–Вы еще не бросили.

Не глядя, он поднял кость со стола и выбросил шестерку. Урсула сделала свой бросок. Единица. Вопрос уже задан. Она долго молчала, перебирая в уме ответы, затем сделала большой глоток из своего кубка, отметив, что вино вовсе не разбавлено, как ей показалось вначале. От выпитого вспотела шея и голова под чепцом зачесалась.

–Я молюсь, чтобы мои родные были живы и здоровы.

Ауэрхан поморщился, как будто она наступила ему на ногу:

–Не лгите, Урсула! Нет никакого смысла в игре, если один из нас будет изображать из себя святошу. Чего вы на самом деле хотите для себя?

Она заглянула в кубок с вином. Ей казалось, что она выпила не меньше половины, но кубок оставался полным почти до краев. Вино походило на кровь. Свечи отражались в его багровой поверхности.

–Хочу научиться шить так, чтобы ко мне приезжали из Вены и Гамбурга! Чтобы знатные дамы выстраивались в очередь, лишь бы заказать у меня платье. Я бы шила для королев и императриц. Одежда – это ведь больше, чем просто тряпки. Ею можно соблазнять и обольщать, покупать, завоевывать…

Ее спутник кивнул, на сей раз довольный. Кинули кости в третий раз, и снова победа осталась за ним.

–Что вы готовы отдать за это?

От этих слов ее окатило жаром. Она долго смотрела ему в лицо, пытаясь угадать, о чем он думает, но в конце концов сдалась.

–За умение шить ничего отдавать не нужно.– Урсула сама удивилась, как жестко прозвучал ее голос.– Ты просто шьешь снова, и снова, и снова… Колешь пальцы иглой, кроишь, сметываешь, распарываешь и сшиваешь заново. Так все устроено.

Ауэрхан медленно кивнул.

–Так почему вы не шьете?

Очередь спрашивать была не его, но Урсула ответила:

–Боюсь испортить шелк.

–А как иначе учиться? Вы сами сказали: снова, и снова, и снова…

–У меня нет столько ткани.

–Будет. О нашем поместье можно сказать много дурного, но ни я, ни господин Вагнер никогда не препятствовали обучению слуг. Я уже объяснил вам: вы получите все, что хотите, если будете нам верны.

На его лицо легли тени, до неузнаваемости искажая черты. Теперь Ауэрхан одновременно пугал ее и чем-то напоминал ангела с картины. Урсула уже выпила слишком много, но отчего-то чувствовала себя совершенно трезвой. Она обвела взглядом церковь. Женщины так высоко задирали юбки, что виднелись чулки. Звероголовых стало как будто больше. Мелькали длинные высунутые языки, осыпались на дощатый пол пестрые перья… Собравшиеся уже не танцевали, а кружились в каком-то безумии, подхваченные музыкой, больше похожей на крики.

Ее сердце колотилось где-то в животе. Она смотрела на Ауэрхана, и ей хотелось спросить: «Кто вы?», но Урсула не была уверена, что хочет слышать ответ. Словно во сне, она протянула руку к кости. Сидящий напротив взял вторую, и их слаженные движения больше напоминали танец, чем то, что происходило вокруг. Урсула разжала пальцы. Кость перевернулась несколько раз, отскочила и упала на пол, закатившись под стол.

Очень медленно, стараясь не дышать, девушка наклонилась. Она уже знала, что там увидит, под столом, но не хотела в это верить. На Ауэрхане не было обуви. Из его штанов торчали покрытые мехом ноги, завершавшиеся черными раздвоенными копытами. Урсула смотрела на них так долго, что у нее затекли спина и плечи. Все тело отвердело, стало неповоротливым, на глаза навернулись слезы. В висках бухало так, словно сердце у нее было не одно, а целая сотня, и они заменяли собой каждый орган: легкие, печень… Мысли рождались в голове и тут же исчезали, как набегающая на песок волна.

Урсула сжала кость в кулаке с такой силой, что ладонь ощутила каждое ребро.

Нельзя провести под столом всю жизнь.

Нельзя вечно бояться разрезать шелк.

Она выпрямилась и протянула кость Ауэрхану, стараясь не смотреть ему в глаза.

–Оставьте себе, Урсула.

Кристоф никогда не мог до конца понять, о чем думает Доктор. Он объяснял это себе очень просто: его жалкому умишке не дано проникнуть в столь великий разум. Но Фауст заново взялся за его учебу с неожиданным рвением. Хотя Кристофу меньше всего хотелось знакомиться с поэзией и историей и он был уверен, что умеет выражать свои мысли яснее ясного без всякой риторики, все же его успехи делали Доктора счастливым. А значит, решил Кристоф, он будет учиться, даже если от этого ослепнет или помутится рассудком.